Капризы неба
Шрифт:
Глен не сразу сообразил, что это и есть он сам в своём новом обличии. Их взгляды встретились. Со стороны даже нельзя было понять, какая комната реальна, а какая - лишь проекция.
– Я представляю твои чувства, Глен, - начал старик.
– Нежелание принимать объективную реальность вполне естественно для твоего состояния. Ощущение, будто у тебя украли целую жизнь. Я прав? Но на самом деле, это ты крадёшь чужую жизнь. Мою. Потому что твоя закончилась ещё до моего рождения, но тебя никто об этом, разумеется, не известил. Ты вовсе не виноват в случившемся, вина скорее на мне. Ведь это я забрался на твою территорию ворошить опавшие листья. Теперь ты, сам того не ведая, забрался на мою...
– Старик
– Я не буду нагружать тебя технической стороной вопроса, оставим это прерогативой доктора Орехова, я лишь хочу, чтобы эта запись помогла тебе смириться с реальностью и увидеть настоящий мир моими глазами, а не взглядом из прошлого. А перед этим ты должен принять участие в нашем общем деле.
Старик замолчал, с явным усилием поднялся с кровати и подошёл к окну, оказавшись спиной к кабинету главврача. Затем он заговорил, не оборачиваясь:
– Жизнь кажется несправедливой, только если смотреть на неё одной парой глаз. Однако диапазон взглядов бесконечно широк. Потому что наши с тобой жизни - всего лишь два пазла в общей картине существования одной бессмертной души. Нашей души. Ты не умер, умерло прошлое тело, но ты получил новое, в котором реализовал всё то, что не сумел реализовать в старом. А память...Это всего лишь расходный материал, привязывающий душу к телесной оболочке. Когда-нибудь мы найдём ту библиотеку, где хранятся книги обо всех наших пришествиях в этот мир. Когда-нибудь мы вспомним всё и сможем проследить свой путь целиком. Это обязательно случится. Поэтому я и не боюсь смерти. Её нет, есть завершение очередного этапа.
– Выключение, - скомандовал доктор.
– Думаю, философские излияния Георгия Аркадьевича излишни. Главное - это донесённая им суть проблемы. Надеюсь, теперь вы её уловили сполна?
Глен продолжал смотреть на стену. Здравый ум столкнулся с неожиданно сложной для него задачей. С одной стороны, разложенные по полкам объяснения доктора выглядели вполне убедительными, учитывая убедительность всех предыдущих невероятностей, начавшихся с исчезновения пассажиров лайнера. С другой, еле заметная тропа острова с той же самой убедительностью могла стать дорогой в его собственный рассказ. И если весь этот мир будущего с его технологиями астральных перемещений соткан лишь из строк писательской фантазии, Глен был готов проклинать своего внутреннего творца до окончания их общих дней. У всех сюжеты как сюжеты - незнакомцы, корабли, людоеды, а у него, как обычно, история, в которую сам автор вписывается не хуже всех прочих персонажей. Здесь явно требовались основательные размышления.
– Возможно, я потерял часть памяти, но здравый ум остался при мне. Суть вашей версии я уловил, об этом можете не беспокоиться. Но о каком общем деле шла речь?
– О нём я обязательно расскажу, но прежде замечу: коль здравый ум остался при вас, вы должны понимать, что нет никаких объективных причин не доверять нам.
– Орехов вновь открыл ящик стола и извлёк оттуда толстую книгу тёмно-синего цвета.
– Предлагаю вам ещё одно свидетельство нереальности вашего мира. Эту книгу вы писали в периоды ясного сознания так сказать. Под нашим чутким наблюдением и наблюдением вашего редактора. Вот экземпляр, выполненный в старомодном стиле - на бумаге. Специально по вашему требованию.
Книга в скольжении, как и папки до неё, направилась на противоположный край стола.
– Редактора?
– Глен остановил книгу левой ладонью и напрягся. Затем взял её в руку и прочитал: «Георгий Джинин. Мёртвый штиль».
– Как я уже сказал, на сплит-погружение вы решились не забавы ради. Вы являетесь слишком осторожным и благоразумным человеком, чтобы совершать опасные действия без веских на то причин. С вашим многолетним партнёром-редактором вы разработали проект написания
Глен открыл книгу и пролистал до первой главы. Она называлась «Завтрак в Глазго». Текст изобиловал кучей сложных терминов. Беглый пробег по нему не привёл ни к какой ясности.
– Всё начинается с научного достижения, сделанного в Глазго в две тысячи восемьдесят терьем году, - пояснил Орехов, словно перед ним был монитор, транслирующий картинку глазами Глена.
– Именно тогда астральные проекции перестали считаться областью оккультизма и получили вполне научное обоснование.
Глен открыл книгу где-то в середине на случайной странице. Его целью были имена. Знакомые имена. По телу пробежался холодок, когда он их обнаружил: дядя Юра, Максим Рябоконов. В последних главах ему удалось взглядом выцепить из текста и «Костю Ракова», и «Гену Хромова».
Доктор Орехов продолжил демонстрировать, что и Глен, и его мысли оставались для самого доктора такой же открытой книгой:
– Если вы прочитаете книгу сейчас, то половина её станет для вас своеобразным зеркалом, отражением взгляда Глена, а половина останется областью непознанной тьмы, научно-фантастическим романом, кем-то придуманным вместо вас. По большому счёту, сейчас вы в каком-то роде являетесь персонажем своей собственной книги-автобиографии, хронологически расположенным на пути между двумя его жизнями, двумя ипостасями. Этот опыт, получаемый вами благодаря побочным эффектам от сплит-погружения, может быть использован в написании дополнительных глав.
– Доктор на секунду замолчал и сделал особый смысловой упор на следующей фразе: - Глав, которые скрыты между событиями кораблекрушения и перерождения в новом теле.
Сознание Глена поддалось лёгкой деформации от этого упора. На что, судя по всему, и рассчитывал главврач.
– Вы имеете в виду период существования души вне телесных оболочек?
– Совершенно верно!
– победоносно воскликнул доктор Орехов.
– Представьте, сколь ценный опыт, возможно, вы получаете, каждый раз оказываясь в подобных провалах. Я бы назвал их «ямами бытия».
– Но вы же сами сказали, что это всего лишь плоды фантазии двух писателей-фантастов, - резонно возразил Глен.
– Ложные и второстепенные образы, продуцируемые раздвоенным сознанием.
– А чем, в вашем представлении, являются порождённые неконтролируемым сознанием образы? Не иначе, как соприкосновением с астральной сущностью собственного «я». Ни что не появляется без фундамента и причин, ни образы, ни явления. Сны - это не кинофильмы, которые мы смотрим по ночам, это замочная скважина в соседние миры. То же самое касается и ваших провалов.
– Вот значит как. С того бы и начали, - с сарказмом процедил Глен.
– Что мне отведена роль автора, пишущего высокопарные потоки сознания и подающего их под соусом астральных путешествий души.
– Ну, зачем же так сгущать краски, Георгий Аркадьевич!
– Доктор умоляюще вскинул руки.
– От вас никто не ждёт научных публикаций, претендующих на стопроцентную достоверность. Вы, прежде всего, художник. Покажите через тексты свой опыт, создайте материал, а мы уже сами донесём его до умов простых обывателей.
– Вы?!
– Глен удивлённо уставился на доктора.
– Вы ещё и мой редактор по совместительству?
– Нет, но я имею отношение к редакционной коллегии. Можно сказать, это моё хобби. И так как у меня есть возможность пристальнее других наблюдать за вами и вашими провалами, меня взяли в обойму. К счастью, в литературе я кое-что понимаю, ещё в детстве стал книжным червём.