Кара-курт
Шрифт:
«Ай, — подумал Ичан, — пожалуй, не буду брать берданку, стрелять Ёлбарса. Пускай живет. Надо сегодня побольше сделать ячменных колобков — хамид ногола...»
ГЛАВА 4. КАПИТАН ЯСТРЕБИЛОВ
«Эмка» начальника отряда полковника Артамонова, тяжело переваливаясь на ухабах, неторопливо катила по залитым солнцем пыльным и многолюдным улицам города. Только что закончилось короткое совещание у начальника войск генерала Емельянова. Капитан Ястребилов, притиснутый к борту дородными попутчиками — врачом Махмудом Байрамовым, лишь сегодня получившим назначение на комендатуру, и женой замкоменданта Ольгой Каймановой, обдумывал возможные последствия этого совещания. Начальник войск приказал немедленно
Навстречу машине бежали вереницы глинобитных домов, пестрые толпы народа, запрудившего улицы города. Бог ты мой! Что это за город! Пыль! Жара! Мухи! Ладно, хоть никто не бомбит, не стреляет...
Мысли Авенира Аркадьевича перескочили на более близкие по времени и обстоятельствам задачи. Совсем неплохо было то, что сегодня едет проверять комендатуру начальник отряда. К такой проверке тоже надо было подготовиться... Некоторое время Ястребилов напряженно смотрел в блестевший от пота затылок полковника Артамонова, пытаясь догадаться, о чем тот думает. Нет, не так прост Аким Спиридонович, не сразу и определишь, с какой стороны к нему подходить. Глаза — буркалы, брови — густые, усы — вразлет. Клинок бы ему в руки да буденовку на макушку — и вот он грозный рубака с фронтов гражданской войны. Ястребилов сам был свидетелем, как полковник разносил какого-то начальника заставы. Не приведи господи попасть под такой разнос...
Некоторое время Авенир Аркадьевич мысленно проверял, все ли подготовлено в комендатуре к приезду полковника, потом, успокоившись, решил, что как будто все. Чистоту навели немыслимую, службу несут согласно плану, по введенной лично капитаном Ястребиловым системе. На боевом расчете крикнет, к примеру, начальник заставы: «Двадцать второй!» Пограничник, которому присвоен этот номер, отвечает: «Здесь!» — «На Двугорбую сопку!» — «Есть на Двугорбую сопку!» Боевой расчет проходит мгновенно, и в фамилиях не путаешься.
Правда, старший лейтенант Кайманов воспротивился этой системе и даже рапорт написал полковнику. По этому поводу, наверное, еще будет разговор: дескать, офицер должен знать не номера, а людей. Но не все ли равно, кто пойдет на Двугорбую сопку, а кто — на перекресток дорог, важно, чтобы все пункты были обеспечены нарядами...
Авенир Аркадьевич стал перебирать в памяти возможные объекты внимания высокого начальства. Укрепрайон с приходом Ястребилова в комендатуру стал строиться намного быстрее. В котел сегодня положили разделанного на внушительные порции архара. Это сверхсрочник старшина Галиев постарался. Отпустил его капитан поохотиться всего на сутки, а он мяса привез и пограничникам, и начсоставу, еще и семьям фронтовиков в ауле... Вот только бы не подвел старший лейтенант Кайманов — заместитель коменданта: отправится куда-нибудь на участок и не встретит полковника у ворот комендатуры, не доложит как полагается, а от этого у полковника сразу же будет испорчено первое впечатление, от которого в таком деле, как проверка, зависит все...
Машина все катилась и катилась по пыльным и многолюдным улицам, державшим ее в плену, и никак не могла выбраться за пределы города. Скорей бы уж, на открытом шоссе не менее жарко, но там хоть встречным ветром продувает...
«Все-таки о чем сейчас думает начальник отряда Аким Спиридонович? »
Полковник Артамонов сидел на переднем сиденье, рядом с водителем — молодым красавцем, то ли грузином, то ли азербайджанцем, вытирал платком пот со лба и на каждом ухабе морщился, как от зубной боли. Порой он что-то вполголоса говорил шоферу, и хотя за шумом мотора невозможно было понять, что именно, Ястребилов отлично улавливал, о чем речь. Сохраняя невозмутимо-почтительное выражение лица, он даже стал втайне развлекаться, ничем, разумеется, не выдавая своего веселья. Причиной непонятной на первый взгляд тревоги полковника были весьма солидные габариты пассажиров — соседей Авенира Аркадьевича, при каждом толчке наваливавшихся на него.
Наконец машина выехала на шоссе и мягко покатилась по асфальту. Разговор полковника с шофером стал слышен лучше:
— Нет, нет, не доедем!.. Сядут рессоры... Сломаем рессоры...
Чернобровый красавец шофер, придерживая баранку, повернулся к Артамонову.
— Товарищ полковник, разреши обратиться! — сказал он, словно петарду взорвал.
— Давай, милый, обращайся, обращайся, — расстроенным голосом сказал полковник.
— Зачем волнуешься, товарищ полковник? Гиргидава — шофер первый класс, в рессоры вторые коренные листы поставил.
— Предусмотрел, значит?
«Хорошо, что Ольга Кайманова и врач Байрамов не вникали в этот разговор: услыхали бы — обиделись».
Полковник с безнадежным видом расслабленно махнул рукой:
— Плакали твои коренные. Готовь веревки, сейчас под кузов полезешь к заднему мосту оглоблю привязывать.
— Зачем оглоблю, товарищ полковник, разреши еще раз обратиться? — все так же энергично сказал Гиргидава.
— Давай, милый, обращайся, обращайся, — тем же расстроенным тоном ответил Артамонов.
— Скажи, дорогой, машина поломается, ви будете ремонтировать или я?
— Ты будешь ремонтировать, ты, милый, а мы, три начальника и боевая подруга, до комендатуры пешком дойдем.
Гиргидава отпустил несколько энергичных выражений на своем родном языке. Видимо, ту же мысль выразил по-русски:
— Клянусь отца, товарищ полковник, Гиргидава всех хорошо довезет!
— Берешь на свою ответственность?
— Конечно беру. За машину шофер отвечает. Первый класс!
— А если первый класс, тогда почему ползешь, милый, как черепаха? Давай, жми на всю железку, не мотай душу...
Получив разрешение жать на всю железку, Гиргидава помчался вперед так, что полковник тут же тронул его за рукав: «Куда гонишь? Не кирпичи везешь», а Ястребилов вдруг обеспокоился: ну как лопнут эти проклятые рессоры, настроение будет испорчено, вся подготовка к приему начальства пойдет насмарку.
Но рессоры с двойными коренными листами пока выдерживали, и полковник, кажется, понемногу успокоился.
Дорога петляла между сопками, навстречу попадались машины с грузом, двухколесные и четырехколесные повозки, всадники, торжественно восседавшие на ишаках, целые вереницы смуглолицых велосипедистов в черных папахах, туркменских халатах, в круглых войлочных шапках. Проносились мимо пасущиеся на воле верблюды. С изогнутыми шеями и вислыми горбами они, презрительно оттопырив нижнюю губу, полуприкрыв глаза, гоняли жвачку и, словно по команде, поворачивали головы вслед за машиной. Кое-где попадались у дороги серые, похожие на волнующийся живой ковер, грязные и пропыленные отары овец. На выжженных солнцем склонах, казалось, ни травинки, ни кустика. Но верблюды и овцы что-то там находили. Не зря же их пасли здесь степенные чабаны в высоких тельпеках-папахах и помогавшие им, загорелые, как головешки, поджарые и проворные чолоки — подпаски.
Разговор сам собой пошел о самом главном — что на фронте, и Авенир Аркадьевич даже вставил удачную фразу: «Помните, товарищ полковник, что сказал Черчилль двадцать второго июня? Он сказал, что англичане никогда не пойдут на сговор с германским фашизмом. Такая позиция Англии для нас имеет решающее значение».
Полковник коротко хмыкнул, ничего не ответил, да и сказать было нечего, последние сводки Совинформбюро всем были хорошо известны.
«Позиция Англии» нисколько не уменьшала тревогу, таившуюся в душе: сообщение, что на смоленском направлении идут тяжелые бои, что открылось островское направление под Ленинградом, о боях на киевском направлении, о появившемся петрозаводском направлении — все это говорило о том, что наши части отступают по всем фронтам от Черного и до Белого моря.