Кара небесная. Книга 6
Шрифт:
Допив остатки вина, она аккуратно, так, чтобы не размазать помаду, облизала уголки губ кончиком языка. Сказала, что именно тогда на собственной шкуре поняла то, о чем говорили опытные в этих делах подруги: лучше жить одной в дерьме, чем с нелюбимым мужем в холе и богатстве.
– Неужели всё так было плохо? – участливо спросил Романов.
– Ты, Васенька, даже представить себе не можешь насколько! Мой муж был не просто нелюбимым, не просто козлом, он был еще к тому же старым козлом!
Романов спросил: чем старый козел отличается от молодого.
Нина ответила, что старый козел отличается от молодого тем, что ночью требует от жены быть нимфеткой, а всё остальное время, с утра до вечера, старухой, убивающей в себе ту, кем она является на самом деле – женщиной полной сил.
В этот момент Романов случайно бросил взгляд на часы и громко ахнул: поезд, на котором он собирался бежать из города, только что убежал от него самого.
Ударив ладонью по стойке бара, он вскочил на ноги. Но тут же, поняв бессмысленность любых активных действий, сел на место.
– Опоздал?! – догадавшись, что произошло, воскликнула Нина.
Романов в ответ зло махнул рукой. Повернувшись всем телом к барменше, сказал, что на всех нормальных вокзалах информацию об отправлении поездов объявляют по громкоговорящей связи, и только у них сообщить о поезде в Тамбов, как всегда некому.
– Безобразие! Гнать вас всех отсюда надо! Дармоеды!
Не желая связываться с нервным пассажиром, барменша – добродушная полная женщина с короткими выкрашенными в белый цвет волосами – косо взглянула на него. Потом всё-таки не выдержала и язвительным голосом сказала, что объявление об отправлении поезда в Тамбов звучало по вокзалу целых два раза.
Романов перевел вопросительный взгляд на Нину: так ли это.
Виновато улыбнувшись, словно в том была и её вина, Нина утвердительно кивнула.
– Значит, тихо звучало! – на весь буфет заявил Романов.
После чего решительно поднялся на ноги. Швырнул на стойку бара пятисотрублевую купюру и, взяв Нину за руку, предложил как можно быстрее покинуть это дурацкое место.
Остаток вечера Романов с Ниной провели вместе. Оставив машину на привокзальной стоянке, они медленно гуляли по городу, разговаривали, вспоминали время, проведенное в деревне, общих знакомых и самих себя – молодых, беззаботных, счастливых…
Во время разговора Романов внезапно поймал себя на мысли о том, что Нина уже не кажется ему обнищавшей аристократкой, скрывающей за ярким макияжем свой истинный возраст. Больше того, в какой-то момент он снова увидел в ней ту симпатичную девчонку, которая в темной деревенской бане на пропахшем сыростью полоке не побоялась, а главное, не постеснялась дать то, чего он – пятнадцатилетний мальчишка – так страстно желал – женскую ласку.
Нина остановилась у подъезда невысокого двухэтажного дома с облупленным желтым фасадом и остроконечной крышей. Продолжая начатый разговор о прожитом, сказала, что событий – как хороших, так и плохих – за эти годы произошло с ней столько, что не поместятся ни в одну самую толстую книгу.
– И у меня та же фигня, – стараясь унять охватившее его волнение, сказал Романов. – Только плохих событий произошло со мной почему-то гораздо больше, чем хороших.
– Я знаю.
– Откуда?
– Я следила за тобой. Читала, что про тебя писали в газетах, слушала, что говорили люди, где-то сама домысливала…
– Зачем?
Нина пожала плечами. Сказала, что он единственный из ее детских знакомых, кто мог стать известным человеком, и стал им.
– Вот я и следила… Сначала, чтобы не упустить того момента, когда это произойдет, потом просто так, по привычке. Мы ж, Романовы, все-таки не чужие друг другу.
Романов подошел к ней вплотную. Обнял за талию и, снисходительно улыбнувшись, так, словно был уверен в том, что всё, что ни сделает, будет с благодарностью принято, спросил:
– А кто я тебе? Конкретней, пожалуйста.
Нина уперлась ладонями ему в грудь.
– Никто, – прошептала она. – Пусти.
– Не пущу.
С этими словами Романов еще крепче прижал к себе. Наклонил голову и принялся искать губами ее лицо.
Со словами: "Да отпусти же ты!", Нина вырвалась из его объятий. Потом сама обняла руками за шею и, поцеловав в лоб, оттолкнула.
– И в следующий раз больше так не поступай, хорошо?
Не сказав, ни да, ни нет, Романов обиженно спросил:
– Почему?
– Не надо… Нам уже, Васенька, давно не пятнадцать лет.
– Я прекрасно помню, сколько нам лет. И что с того?
– Ничего.
– Нет, ты объясни…
– Не хочу я ничего объяснять. И вообще… Иди-ка ты лучше домой, поздно уже.
С этими словами Нина погладила Романова ладонью по щеке. Потом повернулась спиной и, не оборачиваясь, вбежала в подъезд.
***
Леша Соловушкин проснулся оттого, что незнакомый старик с лицом, изрезанным глубокими морщинами, теребил его за плечо. Еще не совсем понимая, где находится – то ли еще на гастролях в гостинице, то ли уже дома на своем диване – открыл глаза. Спросил заспанным голосом: кто он такой, и кто его сюда впустил.
Старик представился:
– Олег Дмитриевич Родионов. Не впускать меня некому – в квартире никого нет. А вот входная дверь почему-то открыта… Нехорошо, закрывать надо.
– Как вы сказали? – не поднимая головы с дивана, сонно спросил Соловушкин. – Олег Дмитриевич? Не знаю такого. Пошли вон. Я хочу спать.
Олег Дмитриевич отошел к столу. Брезгливо отбросив в сторону ярко иллюстрированный журнал "Playboy", взял в руки "Вечернюю газету" с уже знакомой ему статьей, в которой рассказывалось о романе сорокатрехлетнего певца Леши Соловушкина со студенткой третьего курса педагогического института Юлией Родионовой, и еще раз пробежал глазами.
Крикнул Соловушкину: