Кара небесная. Книга 6
Шрифт:
– Странное название.
– Да, – согласился Романов, – странное. Впрочем, там все странное: название, люди, природа…
– А с природой что не так?
– Да нет, все так. Просто места там уж очень глухие – настоящая тайга. Отойдешь от дома на километр и всё, считай, заблудился. Поэтому мы, городские, в лес только толпой ходили, одних нас туда не пускали.
– Ребко тоже с вами ходил?
– И Ребко, и другие дети… Была среди нас одна девочка, не помню, как звали, так её – представляешь? – оса в гортань укусила, и она задохнулась прямо на наших глазах.
– Анафилактический шок?
– Ну да… А еще мальчик с нами был один – Игорь Самородов. Он как-то оступился и провалился в болото по самую шею. Еле вытащили.
Малявин спросил: не тот ли это Игорь Самородов, что ныне руководит русским драмтеатром.
Романов кивнул: тот самый.
– Хороший, кстати, мужик – толковый, могу познакомить. Мы с ним встречаемся изредка… А вот с остальными, к сожалению, уже нет.
Увидев, что Романов за воспоминаниями отходит от шока, вызванного статьей в газете, Малявин решил подольше поговорить о детстве. Сделав вид, что его весьма заинтересовала эта тема, спросил: кто входил в компанию, где они сейчас, чем занимаются и что еще интересного происходило с ними в тайге.
Романов задумался. Пожав плечами, сказал, что в его компанию входили только городские ребятишки – местные держались обособленно – и было их, если ему не изменяет память, семь или восемь человек.
– Трое из них – девочки, включая ту, что умерла от анафилактического шока… Где они сейчас? Не знаю. Ни с кем, кроме Ребко с Самородовым, я с тех пор не встречался. Хотя, представься такой случай, возможно, не отказался бы.
– Имена-то их еще помнишь?
Романов поморщился. Сказал, что каждому из них в то лето он посвятил по стихотворению.
– Поэтому можно попробовать вспомнить… Так, одного из них звали, кажется, Лёня Лёнькин. Да. Других – Славик… Витя… Толька… А вот фамилии не скажу… Что же касается девочек, то их звали, это я хорошо запомнил, Романовы. Нина и Оля… Я ухаживал за Ниной, Степка – за Олей.
– Родственницы?
Пренебрежительно махнув рукой, Романов бросил:
– Нет.
Потом подумал-подумал и неуверенно добавил:
– Да вряд ли.
Потом еще немного подумал и, с сомнением покачав головой, поправил себя:
– Хотя ты, знаешь, всё может быть… Я так думаю, в Зверевке все Романовы в той или иной степени приходятся друг другу роднёй.
– И чем вы там занимались? По тайге бродили? Грибы, наверное, собирали, ягоды?
Романов нетерпеливо кивнул. Сказал, что, бродя по тайге, они собирали грибы, ягоды, травы с орехами.
– А однажды – ты не поверишь! – мы пошли искать берлогу медведя, на которого, по словам Игоря Самородова, они с отцом охотились зимой, а набрели на самый настоящий самолет!
– Самолет? Да ну, брось врать. Кто ж его там оставит?
– Да никто его там не оставлял! Он упал и разбился!
Рассказывая об упавшем самолете, Романов заговорил горячо и быстро – так, словно это событие произошло с ним не тридцать лет назад в двухстах с лишним километрах от того места, где они сейчас находились, а только что за углом соседнего дома.
– Представь себе, Никита, картину! Вокруг тайга, болота. В тайге лежит разбитый самолет, а рядом на полянке – старая могилка без креста. В ней, видимо, мордвины похоронили погибших летчиков.
– Да ты что!
– Точно тебе говорю!
– Самолет был боевой?
– Транспортный.
– Как догадался? По фюзеляжу?
– По металлическому ящику. От удара ящик раскрылся, и из него высыпались какие-то грязного цвета камушки.
– Что за камушки?
Романов поморщился.
– Откуда я знаю. Я что, геолог?
– Как интересно! И что дальше?
– А дальше, – ответил Романов. – Мы побежали в деревню. А когда прибежали, решили никому из взрослых ничего не рассказывать.
– Почему?
– Потому что в этой роще мы по надобности наложили кучи говна. И только потом, когда собрались уходить, увидели деревянного идола.
– Кого-кого?
– Не кого, а чего, – поправил Романов. – Идола… Рядом с этим местом, в нескольких километрах, жила мордва, и Степа Ребко – самый смекалистый из нас – первым догадался, куда нас, дураков, занесло. А занесло нас в их священную рощу. О ее существовании в Зверевке все знали. Ей, если верить бабушке, чуть ли не тысяча лет!
Малявин удивленно покачал головой: надо же.
– Я только не понял, чего вы взрослым-то ничего не сказали?
Словно теряя терпение, Романов всплеснул руками. Спросил: чего ж тут непонятного.
– Расскажи мы о том, что были в священной роще, об этом сразу б прознали мордвины, и тогда б у нас могли возникнуть большие-пребольшие проблемы!
Увидев, что Малявин опять ничего не понял, сказал, что зайти в священную рощу, сломать в ней ветку, разжечь костер, справить нужду – означало осквернить ее, а, следовательно, оскорбить чувства тех, кто верил в то, что она воистину священна.
– Как на это отреагирует мордва, мы не знали, а вот раньше за это она могла убить. Такое уже, говорят, бывало.
Выговорившись, Романов медленно отвернулся к окну. По тому, как внезапно изменилось его лицо, Малявин понял: с воспоминаниями на сегодня покончено и разговор, видимо, опять пойдет о том, с чего начался – со статьи в "Губернских ведомостях".
– Нет, ну надо же? – вздохнул Романов, уткнувшись лбом в стекло. – А главное, за что? Непонятно… Просто нет слов.
***