Кара небесная. Книга 6
Шрифт:
(По мнению последних, именно они – Ребко, Грушина, Третьяков, Кудрявцев, Соловушкин, Дзержинская, Лемтюгов, Романов – своим аморальным поведением спровоцировали газетчиков на эту во многом вынужденную акцию).
***
Старик, привлекший внимание Степана Ребко, выглядел весьма необычно. Его вид – расстегнутый светлый пиджак, под цвет бескровного изрезанного глубокими морщинами лица, распахнутое пальто, полы которого развивались на ветру подобно черным траурным полотнищам – говорил о том, что он либо сильно пьян,
– А что случилось? – спросил Ребко.
Старик в черном пальто бессильно потряс в воздухе руками. Всхлипнул и, произнеся: "Мой сын!", заплакал.
– Что ваш сын?
– Ему плохо, ему очень плохо!
– Он заболел? Получил травму? Что с ним?
– Я не знаю!
– Что, значит, не знаю? Где у него болит? В каком месте? Можете сказать?
– Ему плохо, – с надрывом повторил старик. – Он умирает. Здесь, в двух шагах.
Не зная, как поступить, Ребко посмотрел на наручные часы. До прихода гостей время еще было, но не так много, чтобы всё бросить и кинуться оказывать помощь первому встречному.
– Найдите мне врача, – прошептал старик. – Умоляю вас! Пожалуйста!
– Даже не знаю, что вам сказать… Вообще-то, я сам врач, но…
Не дав ему договорить, старик выхватил из кармана пальто комок тысячерублевых купюр. Подбежал к Ребко и, вложив деньги в его руки, сказал, что даст в десять раз больше, если тот спасет сына.
Решив, что до прихода гостей время еще есть, Ребко попросил подождать. Спрятал деньги в карман, закрыл ворота на три замка и приказал вести к больному.
Старик благодарно улыбнулся. Показал направление, куда им следовало идти, и чуть забежав вперед, сказал:
– Какое счастье, что я вас встретил. Вы ведь, доктор, ему поможете? Правда?
– Сделаю всё, что в моих силах.
– Он у меня, доктор, единственный. Кроме него, у меня никого нет.
– Вы быстрее можете идти?
– Да-да, конечно.
Старик еще активнее заработал ногами. Через минуту остановился.
– Всё, – сказал он. – Пришли.
Ребко осмотрелся. Впереди стоял редкий лес, сквозь который просвечивали здания новостроек, справа – ровный ряд кирпичных гаражей, слева, у обрыва – автомобиль Ауди красного цвета.
Повернувшись лицом к старику, он спросил: где больной.
– Там, – вытянув руку, старик показал на Ауди. – В машине.
Подойдя к автомобилю, Ребко открыл заднюю дверцу. Сел в салон и, протирая запотевшие очки, спросил сидевшего рядом человека в кашемировом пальто: что случилось.
– Вы в порядке? Можете говорить?
Вместо ответа больной прокукарекал.
Подавшись вперед, Ребко заглянул ему в лицо и тут же отпрял, увидев перед собой маску страшной птицы с огромным черным клювом.
***
Каждый четверг с пяти до семи вечера Романов проводил с сыном Игорем, живущим с мамой и отчимом на другом конце города.
Игорю было пятнадцать лет, шесть из которых он прожил без отца. Первые годы мальчик не предавал этому особого значения. Но чем старше становился, и
Сама мама виноватой себя не считала. Более того, при каждом удобном случае она пыталась втолковать сыну, что совместное проживание с отчимом – человеком сколь серьезным, столь и ответственным – идет им только на пользу.
Так это или нет, Игорь не знал, да и не хотел знать. Ему хотелось другого – жить с мамой, с папой, со всем, чем было наполнено его раннее детство, и всё остальное для него не имело ровным счетом никакого значения. Поэтому каждое воскресение, сразу после обеда, он садился у окна и, ожидая отца, втайне от самого себя надеялся на чудо.
«Вот сейчас, – думал он, высматривая в окне мужскую фигурку в серой дубленке и шапке из черной норки, – появится папа, скажет нарочито грубым голосом: "Чего расселись? А ну, пошли отсюда!", и увезет нас с мамой домой – туда, где мы были когда-то так счастливы».
Едва Романов снял с себя серую дубленку с шапкой из черной норки, как позвонил по мобильному телефону Никита Малявин. Торопливо поздоровавшись, спросил: где он, Вася, находится, и чем в данный момент занимается.
– Ничем. К сыну в гости пришел, – ответил Романов. – Раздеваюсь вот… А что?
– Они ведь, кажется, живут на Пушкина, возле универмага?
– Да.
– Какая квартира?
– Сорок вторая. Тебе-то зачем?
– Я тут рядом нахожусь. Могу зайти. В общем, жди меня, никуда не уходи. Скоро буду.
Романов сказал, что надо бы поговорить с Элеонорой, спросить, можно ли им встретиться на ее территории, на что Малявин ответил: "Конечно, можно! О чем базар?" и прервал связь.
– Кто это? – спросил Игорь.
– Дядя Никита. Сказал, что скоро придет.
– К кому придет? К нам?!
– К вам.
Игорь тут же бросился к двери ванной комнаты.
– Мама, мама, ты слышала! – задергал дверной ручкой. – К нам сейчас дядя Никита придет!
Элеонора вышла из ванной. В свои тридцать восемь лет она выглядела так, словно последние годы провела в глубоком анабиозе. Ее слегка заспанное лицо выглядело свежим, как после полуденного сна, чуть припухшие глаза взирали на мир с каким-то наивным детским удивленьем. И только частые прорези морщин на шее под подбородком указывали на то, что молодость давно прошла, и к формированию ее нового облика приступила старость.