Кара во тьме

Мы часто боимся не того, чего следует.

Так сказал Ягар, когда рано утром Кара нашла старика за курятником в канаве. Дед пил третий день, прячась от внучки по всей деревне. Рядом валялся соседский кувшин из-под кукурузного масла – пустой, и Кара спешно потащила деда в баню, где оставила отмокать в лохани с водой. Сосуд перебросила Рольду через забор в сад, зная, что тот все равно придет разбираться. Она торопилась – до занятий нужно было проверить силки в Тихом лесу.

Давно Ягар себе такого не позволял, ведь обычно курил сухую полынь, да жевал поганки,

в изобилии росшие у них дома в погребе. Поразмыслив, Кара решила, что дело в Санкофе. В последнее время рыцарские патрули встречались все ближе к деревне – то ли искали чего, то ли как обычно вынюхивали, в чем бы еще обвинить мортов. К тому же приближался обряд санкристия, который проводили в первые дни нового года. Лес уже дышал зимой, обещая перемены.

При мыслях о грядущем ритуале, от которого зависело будущее мортов и ее лично, Кара тоже расстроилась. Хоть первые два санкристия и показали, что у нее чистая кровь, все могло измениться, ведь недавно ей исполнилось девятнадцать, а последнюю проверку Кара проходила еще девочкой лет в десять.

Подняв кувшин, она вытрясла на ладонь несколько маслянистых капель. Слизнула и еще раз поразилась умению деда напиваться вусмерть от любой жидкости. На вкус – обычное масло. Главное захотеть, отмахнулся Ягар, когда еще маленькая Кара пристала к старику с расспросами. То было первое воспоминание о том, как дед захмелел от березового сока, который они пили из одного кувшина. Может, дело и было в силе желания, но у Кары так никогда не получалось.

Колдуном дедушку в глаза никто не называл, но за спиной шептались. Открыто обвинять человека в колдовстве в век Санкофа было опасно, в резервациях стукачей не любили, могли и самосуд устроить. Сам же Ягар на расспросы о магии реагировал вяло – большую часть времени старик пребывал в мире грез, и в этом, похоже, заключалось его единственное волшебное умение. Правда, о том, что дед хмелел от всего, что можно пить, Кара помалкивала. На них и так в деревне косо смотрели. Да и на работу Ягара давно никто не брал по той же причине – все равно деньги на выпивку спустит.

Если Овражий Гар, чем и отличался от других деревень – помимо очевидного, так это нетерпимостью к пьянству. А очевидным было то, что Овражий Гар носил статус резервации мортов и покинуть его можно было после лишь прохождения трех ритуалов санкристия, которые считались экзаменом и пропуском в нормальную жизнь. Последний санкристий обычно совпадал с выпускным годом в деревенской школе, после которого тот, кто подтверждал чистоту крови, получал возможность уехать в Большой Бургон – ближайший город, а после трех лет работы окончательно освобождался от статуса «порченного» и становился свободным гражданином Маридонии. То была золотая мечта Кары и недостижимой она не была, ведь до ее последнего санкристия оставалась пара месяцев. В три года и в десять лет ее кровь была чиста, как стеклышко после ливня, значит, и в девятнадцать все должно было быть в порядке.

Темные времена стремительно исчезали, унося с собой страхи и суеверия. Люди, действительно, боялись не того, чего следует. С приходом к власти новой королевы Гольдены Первой резервации тюрьмой больше никто не называл, теперь такие деревни считались историческим достоянием Маридонии, а их закрытость объясняли необходимостью сохранить национальную культуру мортов и защитить их от угроз внешнего мира. Но в простонародье поселенцев называли по-прежнему – «порченные».

Ягар учил Кару не верить ни королям, ни королевам. Пусть старик и был пьяницей, но ошибался редко, и теперь Кара не верила

никому. Она училась и работала ради заветного момента, который наступит в первый день зимы, когда морты сдавали выпускные экзамены. Своего будущего в ненавистном Овражьем Гаре, который платил ей той же монетой, девушка не видела. Правда, деду придется остаться в деревне навсегда, ведь он был настоящим мортом, «порченным».

Глубокие черные ямки, обручем опоясывающие его лоб, рассказывали о ледяных иглах Санкофа, которые в прежние времена применяли ко всем, кого обвиняли в колдовстве. Черно-Белая война, доносы и инквизиция остались в прошлом, а меченых ледяными иглами можно было пересчитать по пальцам, но Кара все равно была уверена, что деда оболгали. Такое в его времена случалось с каждым вторым. Ей не повезло только в одном – она родилась в резервации, в остальном их времена были, как рай и ад, сравнению не подлежали.

Кара была рада, что дремучая эпоха Ягара уходила в прошлое, уступая место цивилизации, свободе, равенству и техническому прогрессу. Обо всем этом им рассказывали в деревенской школе, где преподавали азы наук, манивших Кару с первых уроков. Куда там старик со своей древней магией, рассыпавшейся в прах даже на уровне слухов. Впереди маячил свет загадочных слов «химия», «физика», «биология», которым Кара собиралась посветить уйму времени в Большом Бургоне, где она поступит в университет, а это случится непременно, ведь, как говорил дед, нужно только верить. В конце концов, он же превращал как-то кукурузное масло в водку одной силой мысли, значит, и у нее получится. Скорее всего, старик внушал себе мысли об опьянении – другого логичного объяснения Кара так и не нашла. Правда, оставалось непонятным, как после литра кукурузного масла, принятого внутрь, старик умудрялся чувствовать себя вполне сносно – лишь икал да молол всякую чушь о немертвиях.

Кара уже привыкла, что у старика имелась собственная мифология, которая, конечно, понемногу просочилась и в ее кровь, о чем она помалкивала. Ее и так в деревне считали странной, хотя Кара делала все, чтобы ее замечали пореже. Но как тут будешь незаметной, когда ты самая высокая девушка в классе, с ранней сединой в черных волосах, которую даже дедовы отвары не закрашивали, да еще с опекуном, известным на всю округу беспробудным пьянством. К ее личному набору невезучих факторов следовало добавить нищету и скверный характер – что у нее, что у деда.

Все деньги, что старик зарабатывал на знахарстве, да что удавалось выручить Каре на подработках у того же Рольда, убирая у него дома после уроков, уходили на оплату учебы и аренду земли. Резервация находилась на территории Санкофа, и каждый двор платил свою часть ежегодной земельной пошлины – кроме Ягара. За него уже какой год вносил суммы совет старейшин, прибавляя к долгу огромные проценты. Их должна была выплачивать Кара после прохождения последнего санкристия – сначала со стипендии, потом из заработной платы. Девушку долг не страшил, ее пугали два месяца, оставшиеся до санкристия и казавшиеся вечностью.

Погода портилась, и Кара заторопилась. Учеба начиналась с обеда, а еще нужно было успеть в лес. Когда дед уходил в запой, вопрос пропитания их маленького семейства ложился на плечи Кары. В годы ее взросления в такие дни им нередко приходилось питаться супом из трав и корешков, ведь в погребе Ягара и раньше росли одни поганки, сейчас же Кара выросла и научилась охотиться – пусть не так хорошо, как тот же Рольд, который тайком ходил и на кабана, но птицу добыть она умела. Да и удочка с сетью у них в доме имелись.