Карафуто
Шрифт:
Смешно было наблюдать, как Хотта старался медленно, очень медленно произносить слова, помогая себе в этом притопыванием ноги и размеренными движениями рук. Он очень радовался, что Володя понимал его.
Вечером, когда Володя остался в каюте вдвоем с отцом, Дорошук вдруг спросил:
— Сын, ты что, забыл?
Геолог вынул из портфеля какие-то бумаги и начал перелистывать их на столе.
— Что именно, отец?
— Так и знал, что забыл. Помнишь, я когда-то говорил тебе об одном интересном документе?
Володя схватился и быстро сел возле отца.
— Совсем
— Вот я и хочу сейчас показать тебе кое-что.
Из груды бумаг Дорошук вынул тетрадь и подал сыну.
— Прежде чем ты прочитаешь это, — сказал он, — выслушай несколько слов. Дело в том, что это — дневник учителя. Два года тому назад этот дневник попал в краевой геологический комитет. Оригинал дневника погиб при невыясненных обстоятельствах. Возможно, его украли. Но у меня была копия, вот она. Пожалуйста, читай. Времени у нас достаточно.
Володя раскрыл тетрадь. Страницы были заполнены аккуратно напечатанными на машинке строками. На полях виднелись карандашные пометки, вероятно сделанные рукой отца. Вмиг мальчишка углубился в чтение.
«МОЙ ДНЕВНИК»
«20 августа 1919 года. На дворе темно. Ночь. Тайга обступила наше село Курунзулай. Тихо в пустой школе. Зловещая тишина в селе. Я плотно закрыл кожухом черные оконные стекла, чтобы наружу не просочился луч света, и пишу. Ночник едва светит, от напряжения больно глазам, они слезятся. Пишу и прислушиваюсь к каждому шороху под окном, к каждому звуку на улице. Страшное время. Под пятой японцев и белогвардейских казаков Забайкалье исходит кровью. Из нашего села много молодых и стариков покинули свои дома и пошли в тайгу партизанить.
Вчера вечером ко мне пришел незнакомый старик. Видно, шел издалека. Ноги его были обмотаны тряпками, одежда рваная и запыленная.
— Ты — учитель? — спросил он, мигая красными веками. — Если можно, приюти меня дня на три… очень далекий у меня путь… Устал я — не сказать как…
Я начал его расспрашивать, кто он и куда идет.
— Меня зовут Ригор Древетняк, — сказал старик. — Слышал я, что ты — свой человек, и тебе можно рассказать о своих путях-дорогах. А иду я в Москву Белокаменную, к самому Ленину Владимиру Ильичу. Хочу поведать ему одну государственную тайну.
Конечно, из любопытства я начал расспрашивать, что это за тайна и как сам старик узнал о ней. Он даже рассердился — мол, я не имею права у него выведывать, так как кругом беляки и тайну эту должен знать только Ленин.
23 августа 1919 года. Не знаю, с чего начать описывать вчерашний день. Никогда не забуду пережитого селом ужаса. Я думал, сойду с ума. Посмотрел сегодня в осколок разбитого зеркала и увидел, что мои виски густо укрыла седина. Это памятка о вчерашнем дне.
Утром в село вошел эскадрон японцев и казаков. Всех жителей казаки согнали к школе. На школьном крыльце появился японский офицер с казачьим хорунжим.
— На колени! — гаркнул
Нас окружали японцы с пулеметами и нацеленными винтовками. Толпа рухнула на колени. Тогда хорунжий по списку начал вызвать людей, выданных кулаками. То и дело из толпы выходили преждевременно постаревшие мужчины и молодые, и еще более молодые, безусые, совсем зеленые мальчишки. Смотрю — хорунжий вызвал и Ригора Древетняка. Именно в тот день собирался старик отправиться дальше в путь, к Ленину. Много позднее я узнал, что кто-то из кулаков указал белым на Древетняка как на «подозрительного».
Ежеминутно я ждал, что услышу свою фамилию. Но хорунжий свернул список. Всего он вызвал семьдесят мужчин, а японцы тотчас сбили их в кучу, отделили от нашей гурьбы. Хорунжий объявил, что все семьдесят будут немедленно расстреляны за сочувствие большевизму и за помощь партизанам.
Здесь же, на глазах у нас, начался расстрел. Японцы хватали полоумных от горя женщин за волосы и оттягивали от обреченных. Отчаянный нечеловеческий крик и проклятия, плач детей, возгласы женщин, стон недобитых, короткие, глухие выстрелы — все слилось в жуткий вопль, от которого кровь стыла в жилах.
Обреченные старики обнимались друг с другом, прощались. Кое-кто ложился на землю и так ждал смерти. Другие выкрикивали проклятия и угрозы убийцам, взывали о возмездии.
Я видел, как Ригор Древетняк поднял руку, пригрозил кулаком направленным на него японским карабинам и хрипло крикнул:
— Правды Ленина не убьете вовеки! — И тут же упал навзничь.
Какая-то женщина, с грудным ребенком на руках, впилась зубами в руку японского солдата. Подскочили другие японцы, выхватили у женщины грудного ребенка и бросили коням под копыта. За несколько минут от самой женщины остался только обезображенный труп.
До вечера японский отряд издевался над жителями. Многие люди, «заподозренные в большевизме», были покалечены и избиты плетьми. Трупы семидесяти расстрелянных лежали грудой — японцы не разрешали никому к ним подходить.
Стояла глухая ночь, когда кто-то тихо постучал в мою дверь. «Кто там?» — спросил я. В ответ послышался стон. Дрожащими руками я отбросил дверной крючок. За порогом лежал человек. Недолго думая, я схватил неизвестного за руки и втянул в дом. Зажег ночник. Это был Ригор Древетняк. Я быстро разорвал на нем одежду. На груди у старика чернела рана, а он приполз от места расстрела до порога школы. Это был выходец из могилы. Я обмыл закипевшую на его лице кровь и перевязал, как умел.
— Я, наверное, умру, — проговорил он. — И перед смертью… скажу тебе… а ты… поклянись… что Ленину… тайну… Нельзя идти в могилу…
Я поклялся, и он, часто останавливаясь, поведал мне тайну, которую пятнадцать лет носил в сердце.
ТАЙНА РИГОРА ДРЕВЕТНЯКА
26 августа 1919 года. Три дня пролежал старик с раной, а сегодня умер. Ригор Древетняк не донес до Ленина свою тайну, но теперь вместо него это сделаю я. Вот что рассказал он мне перед смертью.