Карафуто
Шрифт:
— Запомни, — сказал мне, умирая, Ригор. — Черная падь, где протекает таежная речушка Ганза (так ее зовут гиляки). Надо идти вдоль этой речушки против течения вплоть до узкого ущелья в горах, откуда Ганза берет начало. Дальше ущелье расширяется и переходит в долину. С гор падает водопад, буруны бешено прыгают по камням. Вот в этой долине, в песчаном иле, я и нашел самородки. В песке, даже не промывая, можно видеть великое множество золотых крупинок: одни — как маковое зерно, другие — величиной с горошину…
Дорога
На этом дневник обрывался. На приложенной карте пунктиром был обозначен путь к Черной пади. Эту карту уже позднее нарисовал Дорошук с помощью охотников и таежных разведчиков.
ОТЕЦ И СЫН
— Ну, что скажешь, сын? Разве не интересное то, что ты прочитал?
Дорошук смотрел на Володю близорукими улыбающимися глазами, заведомо зная, что сын ответит.
— Отец! — вскричал Володя. — Это же чрезвычайный документ! Здесь же совсем точно место указано!
Дорошук засмеялся весело, раскатисто.
— Милый мой, ты — страшный романтик!
— Я тебя не понимаю, отец.
Дорошук заметил, что Володя оскорбился, и поспешил объяснить, в чем дело.
— Ты говорил с таким увлечением, будто уже нашел золотую россыпь. Но это неплохо, совсем неплохо восхищаться и выкрикивать, в особенности, если тебе семнадцать лет.
— Мне все дают двадцать.
— Ну, у тебя же мышцы какие, плечи. Спорт, милок, много значит. Но не в том дело. Должен сказать, что я не очень доверяю дневнику в той части, конечно, где говорится о золотой россыпи.
— Это же документ, отец…
— В том-то и дело, что документ — сомнительный. Кто знает, можно ли его вообще назвать документом.
— Разве трудно проверить, будучи на Сахалине с геологической экспедицией?
— Бесспорно, я намереваюсь разыскать эту долину в ущелье. Место указано довольно точно. Было бы неразумно совсем не обращать внимания на этот дневник. Как видишь, я даже велел перепечатать его. Но все это очень похоже на таинственные бумаги в бутылках, о которых писал Жюль Верн.
— Неужели ты считаешь, что автор дневника придумал всю эту историю с самородками? Ведь ты посмотри, отец, как все правдиво описано. Нельзя не верить.
— Ты меня ободряешь, милый. Во всяком случае, говорю тебе, что наша экспедиция прежде всего двинется вверх по Ганзе, против течения. Кстати, «ганза» на гиляцком языке — трубка. Думаю, что путь к верховью этой Ганзы не изменился, хотя прошло немало лет. Он, наверняка, остался таким же диким и непроходимым, как рассказывал покойный Ригор Древетняк.
— Отец, а что же случилось с автором дневника?
— Видишь, к тетради была приложена записка, что учителя зверски убили японцы, но его дневник
— Извини, отец, не вся.
— Ах, да, да. Я уже говорил тебе, что засаленный, грязный оригинал дневника исчез.
— После того как у тебя уже был этот переписанный экземпляр?
— Да, именно. Ты — не только «морской волк», из тебя выйдет прекрасный следователь. А впрочем, я сам задумывался, куда могла исчезнуть тетрадь и… кому она понадобилась?
— Вот, отец, это главное, что он был кому-то нужен.
— Мой дорогой следопыт, ты делаешь гениальные открытия. Признайся, сколько ты перечитал томов Буссенара, Жюля Верна, Майн Рида, Купера?
— Вероятно, не меньше, чем ты, отец. Но это было давно. Ты разговариваешь со мной так, будто я ученик пятого класса.
В этот миг оба — отец и сын — пошатнулись. Крышка графина с водой жалобно зазвенела. Пол каюты выровнялся, но снова накренился, уже в другую сторону.
— Не иначе, как землетрясение, — попробовал пошутить геолог. — Мы наскочили на подземный вулкан. Сейчас на этом месте из морских волн явится остров и «Сибиряк» окажется на вершине горы.
— Лавры барона Мюнхаузена не дают тебе покоя, отец, — в тон отцу ответил Володя.
Но пароход вдруг так качнуло, что графин не устоял на столике и брякнулся на пол. Мимо каюты протопали чьи-то торопливые шаги. Громыхали двери, слышались неясные слова команд.
Дорошук, а за ним и Володя выбежали из каюты. На трапе, ведущем на палубу, они догнали капитана. Тот повернул к геологу спокойное, румяное лицо.
— Ничего опасного. Нас краешком зацепил тайфун, — сказал он. — Думаю, что это продлится недолго, и тайфун совсем-совсем небольшой.
Тем не менее «Сибиряк» так болтало, что устоять можно было, лишь крепко держась за перила.
Долго оставаться на палубе ни Дорошук, ни Володя не смогли. Дул штормовой ветер, забивал дыхание. Брызги волн долетали даже до капитанского мостика и густо покрывали палубу.
— А все-таки мы с тобой мимозы, — сказал уже в каюте геолог. — Убежали. А как там, на палубе, матросам?
Володя покраснел. Он ощутил отцовскую деликатность. Мимоза именно он, Володя, и только он один. Разве отца, который погибал от палящей жажды в пустыне, купался в северных ледяных реках, можно назвать мимозой? Нет, это название, конечно, касается только его. Что отцу эта буря на палубе? Он и вниз спустился только для того, чтобы не ущемить гордость своего сына.
Володя вспомнил, как Инга назвала его кроликом. «Кролик и мимоза. Какое трогательное сочетание!»