Карафуто
Шрифт:
Врач достал папиросу и нервно закурил. Вся его фигура выказывала полнейшую растерянность.
— Нельзя же думать, — снова загомонил он, — что во всех троих случился разрыв сердца от чрезвычайного ужаса. Никто из них в призраки, вероятно, не верил, да и призраку, наверное, пришлось бы трудно, если бы он встретился с моряками. Что же касается газа, то… нет, это ерунда. Никаких признаков отравления нет. Животные, правда, более чувствительны к отравленному воздуху. Я вбросил в машинное отделение кошку. Сначала она забеспокоилась и замяукала. Но это, возможно, было от новой обстановки.
Кто-то громко постучал.
— Войдите! — крикнул капитан. В каюту быстро вошел радист.
Он был очень взволнован. В его руке дрожал клочок бумаги.
— Я к вам, товарищ капитан. Радиограмма!
Он подал бумажку. Капитан прочитал, и его брови тотчас надвинулись на переносицу. Он схватил свою форменную фуражку и, на хода извинившись, поспешно вышел из каюты.
Что произошло — никто не знал. Но любому было ясно, что случилось какое-то новое бедствие.
ТАЙФУН
В скором времени все узнали, в чем дело. Радист принял радиограмму метеорологической станции о тайфуне, настигающем «Сибиряка».
Экипаж парохода прикладывал огромные усилия, чтобы выйти из полосы тайфуна. «Сибиряк» резко изменил курс. Он шел полным ходом. Без передышки работали кочегары, стараясь поддерживать высокое давление пара. Весь корпус парохода мелко дрожал от напряженной работы машин.
— Вчерашняя буря, — сказал Дорошуку капитан, — небольшой ветерок сравнительно с силой тайфуна, который настигает нас. Радиограмма говорит о десяти баллах. В такой шторм случалось, что тяжелые, полностью загруженные лесовозы переламывались пополам, как спички.
Капитан энергично переводил ручку машинного телеграфа. Володя подошел сзади к отцу. Именно в эту минуту послышались быстрые шаги, и перед капитаном возник Хотта.
Штурман был очень возбужден. Забыв о субординации, он довольно бесцеремонно схватил капитана за рукав.
— Капитан! Смотри, капитан! — сказал он, показывая на юг. — Видишь?
Все глянули в направления вытянутой руки Хотти. Там, далеко за кормой «Сибиряка», почти на горизонте, утопающем в зловещем лилово-сером мраке, плыло белое, совсем белое облако. Можно было подумать, что это с моря поднимается густой клубок белого пара, ежеминутно вырастая в размерах. «Оно гонится за нами, — мелькнуло в голове Володи. — Неужели это тайфун?..» Стало даже непонятно, почему так волнуется Хотта и почему, оставив машинный телеграф, что-то надрывно кричит капитан в переговорную трубку.
На палубе, на трапах суетились матросы. Они спешно крепили какие-то канаты, гремела цепь, топали ноги. Несколько матросов проверяли, как закреплены шлюпки на шлюпбалках.
Володя снова глянул на зловещее облако. Оно уже не было белым. На глазах у команды «Сибиряка» облако меняло свой цвет. Оно сделалась серым, потом, словно кто-то плеснул на него фиолетовых чернил, облако почернело, его уже нельзя было назвать маленьким: черные свитки клубились над морем, поднимаясь выше и выше.
Вдруг настала полная тишина. Ветерок, все время чувствовавшийся
— Ну, теперь держитесь, ребята, — прозвучал в этой тишине голос капитана. — Хотта, приказываю стать за штурвал вам. Всем быть наготове. Товарищ Дорошук, забирайте сына и спускайтесь в каюту!
Капитана нельзя было узнать. Голос его сделался суровым и властным. Это был другой человек, совсем не похожий на того капитана, которого часто видел Володя в каюте или за столом в столовой. Матросы ловили каждое его движение. Это был настоящий руководитель и хозяин парохода, который перед лицом грозной опасности думает прежде всего об огромной ответственности за порученное ему судно и людей.
— Пойдем, Володя, — сказал Дорошук. — Сейчас в самом деле начнется что-то невероятное.
Он не досказал. Резкий и сильный порыв ветра прокатился по палубе. С Володи сорвало кепку, она закружилась над головой и исчезла за бортом. Вмиг потемнело. Хлынул дождь.
— В каюту! Вниз! — стараясь перекричать рев ветра, крикнул над ухом Володи отец. Он схватил сына, как маленького, за руку и повел за собой к трапу. Володя слышал, как вместе заскрипели мачты, засвистели провода, пароход подпрыгнул вверх и провалился куда-то вниз, в глубокую яму.
Над головой что-то глухо ухало, ревело, стонало. Скрежетало железо, где-то перекатывались из места на место тяжелые бочки. То ли плачь, то ли вскрик прозвучал совсем близко, но где — не разобрать: в соседней каюте, или на палубе, или, может, под ногами, в глубоком трюме. В каюту заскочил матрос проверить, хорошо ли задраен иллюминатор. Дорошук хотел что-то спросить у него, тронул матроса за руку, но тот не обратил на это внимания. Он был строг и сосредоточен, очень спешил, глаза тревожно смотрели куда-то вглубь, в самого себя.
«Сибиряка» тяжело бросало на волнах. В каюте было слышно, как на палубу с грохотом падали массы воды. «Что же там делается? — мелькнула у Володи мысль. — Наверное, наверху уже ничего не осталось — ни капитанского мостика, ни рубок».
И неожиданно Володю охватило непобедимое желание выйти хоть на минуту из душной каюты, ему показалось, что на судне уже не осталось ни одной живой души, что «Сибиряк» остался без управления и сам прыгает на разбушевавшихся волнах.
Володя вскочил и бросился к двери. Но сразу же упал, потому что пол гулял и качался под ногами, как живой. Стоя на коленях при попытке встать, он увидел рядом, тоже на полу, голову отца без пенсне. Геолог старался схватить сына за плечо. Это ему удалось, и он прокричал:
— Куда?
Володя вырвался и толкнул дверь. На четвереньках долез по коридору к трапу, снова толкнул какую-то дверь и с удивлением увидел человека в наушниках, который, как каменный, сидел за аппаратом.
Это же каюта радиста, догадался Володя.
— Пташко! — позвал он. — Товарищ Пташко!
Но тот не отвечал, работая над передатчиком.
Кто-то толкнул Володю, и в каюту вскочил, держась за стены обеими руками, второй механик.
— Приказ капитана, — закричал он, — давай «SOS». Машина останавливается!