Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница
Шрифт:
– Мне надо встретиться с этим Христофором! Сама спрошу!
– Это можно, – обронил он. – Вот эту ленточку на куст привязать, сам пожалует…
Лиза взяла ленточку, поиграла ею и, выбрав березку на берегу, привязала.
В это время из истока старицы показалась лодка. Стас вскинул бинокль: Галицын стоял в позе Наполеона, завернувшись в офицерскую плащ-накидку – ветер трепал полы…
18
На сей раз моторка пилила на малых оборотах, чуть наискосок, борясь с течением, вероятно, чтобы дать возможность полковнику осмотреться. Едва лодка ткнулась носом в берег, как из протоки вырвались еще две дюральки – по трое человек в каждой. Одна пошла вниз, другая вверх: похоже, в лагере амазанок сыграли тревогу и теперь или отрезали Рассохину пути к отступлению, или проверяли, не привел ли с собой ОМОН…
Галицын за прошедшее время заметно похудел, однако же спортивной формы не набрал и запыхался, пока выбирался на берег.
Рассохин долго готовился к этой встрече, прикидывал варианты разговора, подбирал слова, аргументы, но все получилось как-то спонтанно, поскольку перед ним оказался совсем иной человек, и в первый момент было трудно определить, что изменилось. Полковник так же выпирал вперед волевой подбородок, глядел чуть свысока, надувал пухлые губы и даже говорил, как прежде, полушепотом.
И вдруг увидел – глаза были отстраненно-счастливыми, как у сумасшедшей отроковицы.
Ладно – прибившаяся к острову учительница младших классов, несчастная и отверженная женщина, от тоски и одиночества готовая поверить в спасительную сень Кедра, искать гармонии с природой, жить в умозрительном мире; но тут – искушенный, циничный полковник, хладнокровный комбинатор, пробыв в общине всего-то около месяца, превратился в блаженного…
Играть так невозможно, даже имея богатый оперативный опыт. Неужто и впрямь другое сознание?
И по тому, как моторка отчалила, высадив Галицына, можно было понять, что в контроле не нуждается: Матерая уверена – на уговоры не поддастся и никуда не уедет. Можно было сразу взять с него расписку и отправляться к Репнинской Соре, где рыбачила опергруппа…
По крайней мере, хоть здесь была бы совесть чиста…
Показалось, Рассохину полковник обрадовался, отпыхиваясь, как-то ритуально пожал запястье.
– Как хорошо, что приехал! – произнес восторженно. – Мы ждали. Но почему один?
– Я не один. – Рассохин глянул на Лизу.
– А, понимаю. – Заулыбался и благодушно закивал. – Какая очаровательная отроковица. Кто она?
– Моя спутница.
– Где Бурнашев? Где мой сын?
– Едут на машине, с оборудованием. Кстати, ты зачем его вызвал, даже не посоветовавшись со мной?
– Ромку же спасать надо! – чего-то испугался полковник. – Он погибает!
– Заболел, что ли?
– Да, заболел! И болезнь эта заразная, как чума, как оспа. Только обезображивает не лицо, а душу!
Еще месяц назад Рассохин в дурном сне не мог увидеть подобного: матерый опер заговорил, как священник, куда и мат делся, сопровождающий каждое предложение.
– Твой сын возмутился по поводу продажи дачи. Это же у вас единственное жилье, все-таки дом…
– Теперь наш дом здесь, на Карагаче, – оглядываясь на Лизу, признался он. – Я не отпущу его в мир.
– Ты все-таки решил остаться в общине? – словно с больным, заговорил Рассохин. – То есть теперь ты не с нами и зовут тебя – Яросвет?
Галицын вдруг приложил палец к губам.
– Тихо, ни слова больше… Отойдем в сторону.
– У меня от спутницы теперь секретов нет.
– Это разговор посвященных.
Лиза осталась сидеть у костра – одинокая и безучастная согбенная фигурка, сложенные на груди руки и взор себе под ноги. Возможно, от ее такого потерянного вида Рассохин ощутил подступающую ненависть к блаженному и счастливому Галицыну. И еще чувство разочарования: уже больше ничего не нужно – ни экспедиции, ни зарытых книг, ни даже Стовеста, по которому, наверное, можно предсказать и его судьбу…
– Сорокина на Карагаче больше не будет, – доверительно сообщил полковник. – Теперь мы единственные владельцы всех кержацких кладов!
И торжественно засмеялся, вызывая еще большую неприязнь.
– Поздравляю…
– Матерая примет вас с радостью и станет всем сестрой. Если бы ты знал, какая это женщина!
Лиза все еще ломала хворост и подбрасывала в огонь, уклоняясь от дыма…
Еще недавно Рассохин намеревался устроить жесткий спрос за все – за предательство команды, за то, что скрыл архивные материалы, потратил экспедиционные деньги по сути в своих интересах и, наконец, самовольно начал раскопки на Красной Прорве. Теперь же стоял, смотрел, и ничего не хотелось спрашивать.
– Ты сейчас поедешь со мной! – Полковник смотрел восхищенно. – Матерая прислала тебе личное приглашение на круг!
– Я не один.
– Бери с собой спутницу! Ей будет интересно. Нам всем будет интересно!
Прежде Рассохин общался с ним мало, и все равно сложился образ хваткого, практичного и оттого циничного человека, напрочь лишенного какой-либо лирики; этот напоминал бывшего милиционера лишь внешне, да и то с натяжкой, поскольку изменилась даже мимика.
– У вас что сегодня, праздник?
Он на минуту потерял Лизу из виду и забеспокоился, а Галицын заговорил взахлеб:
– Скоро будет круг! С заходом солнца… У нас каждый день праздник! Ты знаешь, что это такое? О!.. Мы собираемся под сенью кедров, на поляне. Сначала садимся на землю в позу лотоса. И каждый по очереди говорит все, о чем думал весь день. Все без утайки. Сперва конечно, трудно. Но потом возникает потребность высказать мысли вслух. Это потрясающая открытость! И единение! А потом мы снимаем одежды и ложимся в астру. И после душевной открытости телесная так естественна! Сначала начинается релаксация под шум хвои. Ты слышал, как шумят кедры?