Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница

Алексеев Сергей Трофимович

Кержаки давно сулили погибель новым царям и их владычеству, но чтобы с такой пугающей простотой и неотвратимостью, с указанием точного времени – было отчего встрепенуться. Алфей чувствовал желание немедля выходить с Карагача на железную дорогу и мчаться в Петербург, но столь поспешный отъезд насторожил бы раскольников, вызвал подозрения, не государев ли он человек, – ведь кто-то мог заглянуть в почтовый ящик и прочитать пророчества молчунов. Он припрятал грамотку и стал ждать зимы, дабы уйти вместе со странниками, которые в это время выносят пушнину в Усть-Карагач. А пока ждал, черкнул еще одну загадку, дабы проверить правдивость предсказаний, причем умышленно простую –

когда нынче снег ляжет и каково будет начало зимы. И в сентябре, в теплую пору бабьего лета, молчуны прислали грамотку, где говорилось, что морозы начнутся до снега, в последнюю седмицу октября месяца, земля потрескается, малые озера до дна промерзнут. А снег ляжет лишь к концу второй седмицы ноября, и зима будет лютой до Рождества Христова, потом же ослабнут холода и быть метелям и оттепелям.

И случилось все так, как предсказывалось: и стужа в назначенный срок, и земля потрескалась, и снег упал – как писано было.

Сорокин оставил младших чинов на Карагаче, наказав покуда не предпринимать никаких действий, и ушел со странниками в Усть-Карагач и уже оттуда, с обозом, на станцию. Покуда ехал железной дорогой, наступил канун празднеств трехсотлетия Царствующего Дома, а вез он вести худые, и потому весь долгий путь думал, как поступить, надо ли являться ко двору, да в торжество со столь тяжкими предсказаниями. И решил положиться на волю Муромцева да заступничество Богородицы.

Бороды и волос Алфей не стриг, одежд не менял и потому часто в дороге подвергался полицейскому спросу, кто таков и куда направляется, однажды чуть с поезда не ссадили, пришлось просить, чтоб позвали жандармского офицера. Шепнул ему несколько слов, и отстали уж до самого Петербурга – тайные агенты жандармерии сопровождали его до столицы, где волосатого, в мужицком тулупе пассажира встречал генерал корпуса на крытым возке. Сорокина переполняли чувства, и он едва сдерживался, чтобы не начать свою повесть еще по дороге – опасался кучера и младших чинов на запятках, дело-то государственной важности.

Муромцев выслушал его, грамотки берестяные прочитал, и не сказать чтобы ошеломился, как Алфей, а только задумался и грустный сделался.

– Государь о тебе спрашивал, – проговорил наконец после долгой паузы. – И в честь праздника и заслуг пожаловал орден Святого Владимира четвертой степени. Сам, без какой-либо подсказки…

– Отечество наше на пороге войны, ваше превосходительство, – едва совладая со своими страстями, проговорил штаб-ротмистр, – великой войны и событий трагических! Я уверен, предсказания молчунов извлечены из Стовеста!

– Вероятно так и есть, Алфей Власьевич, – хмуро согласился генерал. – И без откровений молчунов твоих чувствуется – грядут грозные годы…

– Еще не поздно что-либо предпринять!

– Пройдут торжества, я доложу Его Величеству. – Он что-то не договаривал. – Сейчас при дворе суматоха, помпезность великая. Не услышат глас вопиющего…

Долго ходил, раздумывал, глубоко вздыхал и наконец решил:

– Впрочем, испыток не убыток, поедем!

Государь все же принял жандармов, однако слушал доклад как-то рассеянно и озабоченно, то и дело отвлекаясь некими бумагами, разложенными на столе. И чуть оживился, когда рассматривал берестяные грамотки.

– Неужто они и доныне пишут по-старому? – спросил он. – Как забавно!

Если по пути в Петербург Алфей еще оставлял лазейку для взбудораженного ума своего в виде отблеска сомнения – вдруг да ошиблись молчуны в своих предсказаниях? – то в этот момент она захлопнулась. И он почти физически ощутил погибельное дыхание, исходящее от всего, что в тот миг его окружало.

Когда

государь прикреплял ему орден, от рук его уже исходил даже сквозь одежду ощущаемый холод.

– Сдается, ваше превосходительство, государь не поверил нам, – поделился потом Сорокин, – и будто бы в Стовесте более не нуждается.

Генерал корпуса жандармов был мрачен.

– Ныне при дворе свой пророк появился, – сказал он. – Кстати, тоже из Сибири. Григорий Распутин – не слыхали про такого?

– Нет…

– Зато теперь о нем весь Петербург говорит… И пророк сей предвещает благополучие! Не поспел ты разыскать Стовест к сроку. Государь, а более государыня иным утешились…

17

Лиза долго выбирала место: промчались две соры, обошли поймой ежеподобный Столбовой залом и только выскочили на реку, как увидели человека в обласе, поспешно гребущего в залитый кустарник. Стас сбавил обороты, чтоб не опрокинуть кильватерной волной, и все равно долбленку хорошо покачало, прежде чем она пропала в таловых зарослях.

– Кто это? – почему-то испуганно спросила Лиза.

Рассохин лишь пожал плечами.

Место она выбрала лишь к исходу дня неподалеку от Зажирной Прорвы – видимо, сосредотачивалась и давала Стасу возможность переварить услышанное.

Причалили к кедровому мыску, выдающемуся из материка в пойменное болото, затопленное до вершин высокого тальника, и в самом деле уединенное, недоступное и благодатное – с реки даже костра не увидишь. Под ногами мягкий подстил, расшелушенные бурундуками и белками в прошлом году шишки, легкий, томительный шорох ветерка в кронах и знакомый, завораживающий дух кедра. Однако ностальгические воспоминания были краткими, поскольку Лиза сразу же начала рассказывать о Книге Ветхих Царей и похождениях штаб-ротмистра Сорокина.

Надо сказать, кержацкая закваска в нем все-таки взяла верх. Искушенный знаниями будущего и в них убежденный, он не стал ждать революции, краха династии Романовых и последующих репрессий. Война захватила его в Омске, и тамошний начальник жандармского управления, к коему он поступил в подчинение из-за удаленности от столицы, назначил его надзирать за мобилизацией, приказал сбрить раскольничью бороду, подстричься и надеть мундир. Жалоба генералу Муромцеву действия особого не возымела, хуже того, начальник хоть и отпустил Алфея на Карагач, однако начал строить ему козни – не выплачивал суммы, отпущенные на выполнение задания, задерживал или не отсылал в Петербург донесения, а впоследствии и вовсе оборвал связь с генералом Муромцевым. Скорее всего, прочитывая донесения строптивого штаб-ротмистра, этот сибирский вотчинник узрел свою выгоду и выслужиться вздумал. Поэтому в омских архивах и скопилось столько материалов по работе Сорокина. А генералу корпуса жандармов, видимо, было уже не до Стовеста, впрочем, как и самому государю.

И когда Алфей это понял, попросту можно сказать, дезертировал и остался на Карагаче вплоть до начала семнадцатого года. Верно, точно зная срок, он дождался февраля и в период демократии Керенского, в перерыве между революциями, преспокойно вернулся в переименованную уже столицу, собрал вещички и отбыл в Швецию. Это уже потом судьба занесла его в Канаду.

Дворецкому не удалось установить, с какими результатами Сорокин закончил свои розыски Книги Пророчеств на Карагаче, да пожалуй, об этом, кроме него самого, никто не знал и знать не мог. Однако судя по тому, что его правнук, дождавшись перемен в России, немедля явился, принял гражданство и взял в аренду бывшие поселения старообрядцев, Стовест до сей поры находился где-то здесь.