Каракалпак - Намэ
Шрифт:
Или вот еще: узнали, что в других литературах есть сонеты, элегии и баллады, и вот уже соревнуются, кто быстрее перенесет это на нашу почву: «Я — автор первого каракалпакского сонета!», «А я первым в истории отечественной литературы создал балладу па каракалпакском языке!»
Аплодируйте, впишите это красными буквами в историю, ставьте памятник автору…
Мой сосед первым в нашем ауле дом шифером покрыл. Так что же, его теперь за это великим зодчим именовать? Так, что ли?..»
3… поддержал: «А что сонет? Ну, четырнадцать строк, ну, катрены и терцеты, а дальше что? Это все равно как сказать: прекрасен кувшин на четырнадцать литров. Не это важно, а что в кувшине — масло, вода или пустота…»
22 октября 1955 года. Н… рассказывал: «Представь себе, до чего же необразованны наши критики. Недавно один из них обругал меня за то, что моей книге предпослан эпиграф. Да-да, эпиграф. Дескать, в эпиграфе уже выражена главная идея моей книги, так что саму книгу я мог уже и не писать. А если идея в моей книге другая, то тогда зачем же я брал эпиграф, зачем вводил читателей в заблуждение? Ну как тебе это нравится?
Прочитав это, я тут же вспомнил один случай. Сижу как-то в ресторане, а напротив какой-то толстяк ест суп. Вдруг оп сморщился и вынимает изо рта лавровый лист, держит его двумя пальцами и зовет официантку.
— Что за безобразие! — кричит он, — Почему в еду попал лист? Я, — кричит он, — журналист! (Врет, я всех журналистов в Нукусе знаю, а его впервые видел.) Вот, — грозит он, — как напишу фельетон. Как пропесочу, как раздраконю, как протащу, как опозорю вас на весь свет, тогда будете у меня знать, кому в суп листья подсовывать!
Шум, гам, тарарам. Позвали шеф-повора. Шеф-повор тому «журналисту» объясняет, что это, дескать, не простой лист, а лавровый, что есть его не надо, он в еду для аромата положен.
Но толстяк не унимается:
— Я, — кричит, — суп заказал, чтоб его есть, а не чтоб нюхать!
Тут в спор вмешались другие посетители. Все вразумляют толстяка, а он упирается, стоит на своем. Скандал, да и только. Я до конца не стал сидеть. Все равно аппетит испортился. Расплатился и ушел.
А недавно подумал: а что, если я напишу для вас статью, перескажу этот случай и поделюсь с читателями своими мыслями об эпиграфе, о его роли в литературе? Я уже и название придумал: «Эпиграф — брошь на платье литературы». Ну как?..»
24 октября 1955 года. Ж… оправдывался: «Все кричат: «Плагиат! Плагиат!!» Разорались. Рады унизить мое достоинство, опорочить мое славное имя. А того понять не хотят, что никакого плагиата и не было. Да, не было. Была простая ошибка. Можно даже сказать, что не ошибка, а описка.
Перевел я неизвестные стихи известного казахского поэта. И случайно написал свое имя не снизу, не под стихами, а сверху. Вот именно случайно, по присущей мне привычке. Ведь над своими стихами я привык ставить свое имя.
Отнес перевод в газету. А там сидят одни ротозеи, разини сплошь. Совершенно невнимательный народ эти газетные работники. Нет чтобы исправить мою ошибку, а они взяли да так, не проверив факты, и напечатали.
Что мне осталось делать? Не мог же я подводить себя и их. Я пошел им навстречу, решил не ставить их под удар и промолчал. В итоге поплатился за свою же сострадательность.
Вот я тебе случай расскажу. В нем запечатлена правильная народная мудрость.
Помню, когда колхозы только начинались, тогда всем беднякам начали раздавать коров. Ну, тем, у кого их не было. И нам корова тоже полагалась. А в это самое время мой старший брат, как нарочно, увел корову из соседнего аула. Заходит к нам председатель колхоза, заглядывает в хлев и говорит:
— А, у вас уже есть одна.
И не дал нам корову. Прошло два года, корова дважды отелилась. Тут моему отцу стало стыдно, и он приказал старшему брату вернуть корову бывшим хозяевам. Брат отвел ее в соседний аул, а те, бывшие хозяева, очень обрадовались.
— Ой-бой, — говорят, — вот спасибо так спасибо. Нам колхоз другую корову дал, а эту отыскать мы уже и не надеялись.
И на радостях, чтоб отблагодарить брата, дали ему вместо коровы телочку.
Вот видишь, если следовать народной мудрости, мудрости простых людей, то как получается? А получается, что от заимствования всем одна польза.
А они все забыли заветы народной мудрости. Чего, спрашивается, орут: «Плагиат! Плагиат!»? Если подумать, то от него все только в выигрыше остались.
Во-первых, те стихи, что я так мастерски перевел с казахского, потом были переведены на русский и напечатаны в одном толстом журнале. Но в том журнале они были напечатаны как каракалпакские стихи. Разве это плохо для растущего престижа нашей молодой национальной литературы?
А вот когда меня обзывают вором и тем самым в моем лице перед лицом других народов наносят вред престижу пашей молодой национальной литературы, разве это хорошо?
Нет. Это очень плохо.
Я приготовил достойный ответ всем этим крикунам. Хочу показать его вашему редактору. А ты меня в этом поддержи…»
25 октября 1955 года. А… говорил: «Никакой управы нет на этих критиков-кретинов. Они доболтались уже до полной глупости. Один из них, рецензируя мой новый сборник стихов, спрашивает:
— Почему автор не может писать на уровне Николая Тихонова или Гафура Гуляма?
Что тут спрашивать? Ведь любому ясно почему. Любому ясно, что критик несправедлив ко мне. Тихонов и Гулям известны во всем Советском Союзе, а то, может, и во всем мире. Они и должны писать на всесоюзном и на мировом уровне. А я-то тут при чем? Я известен лишь в автономной республике, и даже не во всей республике, а, главным образом, в своем родном районе. Вот и пишу на районном уровне. Чего ж им еще?
Если умрут Тихонов и Гулям, то им памятники поставят в Ленинграде и в Ташкенте, их именами улицы назовут. А когда умру я, то мне памятник, даже не памятник, а так — бюст, поставят в родном ауле, но аул, я думаю, не переименуют.
Ну, можно ли требовать от меня того же, что от Тихонова и Гуляма? Это же глупость, да и только…»
Размышления Садыка-шаира: «Чем только не кичатся наши поэты! Чем только не похваляются!
Один гордится тем, что он длиннее всех, другой — тем, что толще всех, а этот вот похваляется тем, что бездарнее других. Но есть еще и такие, которые задрав нос бьют себе в грудь и кричат;