Карамболь
Шрифт:
В среду утром вновь пошел снег. В направлявшейся в аэропорт Джона Кеннеди машине сидело четыре человека: Блумгорд и Рейнхарт — на переднем сиденье, Клаусен и огромный цветной сержант полиции по имени Уайтфут, то есть «Белая нога», — на заднем; последние двое были соединены наручниками, ключ от которых лежал в кармане Уайтфута, а запасной ключ — в бумажнике у Рейнхарта. Чувствовалось, что дело идет к Рождеству; дорога до аэропорта заняла чуть более тридцати минут, а они успели дважды прослушать по автомобильному приемнику «Белое Рождество» и трижды «Джингл белз». Рейнхарт мечтал скорее попасть
— Приятно было познакомиться, — сказал Блумгорд, когда они прошли контроль безопасности. — Мы с Вероник рассчитываем постепенно, года через три-четыре, совершить путешествие в Европу. И Куинси, конечно. Может, повидаемся за чашечкой кофе? В Париже или Копенгагене… или еще где-нибудь?
— Разумеется, — ответил Рейнхарт. — И там, и там. У тебя ведь есть моя карточка.
Они пожали друг другу руки, и Блумгорд вернулся в зал отправления. Клаусен, казалось, с каждым часом, прошедшим со времени его обнаружения, становился все более безжизненным, и Уайтфуту пришлось почти тащить его в самолет. Рейнхарт был глубоко признателен за то, что сидеть пристегнутым к убийце в течение семи часов полета придется не ему. Он, правда, предлагал, что отвезет доктора домой в одиночку, но такой мысли никто даже не допускал. Уайтфуту уже доводилось отправляться в подобные поездки, и он знал свое дело. Он, не задумываясь, усадил Клаусена возле окна, сам сел рядом и оставил Рейнхарту место у прохода. Объяснил Клаусену, что пойдет с ним в туалет только один раз и что тот может считать правую руку ампутированной. Со всеми делами — приемом пищи, перелистыванием книги или газеты и ковырянием в носу — ему придется справляться левой.
Особого искусства тут не требуется, уточнил Уайтфут, времени у них чертова прорва.
Рейнхарт, как уже говорилось, был признателен. Читал Эллроя, спал, ел, слушал музыку, и в 22.30 по местному времени они приземлились в аэропорту Зексхафен, в покрытой туманом Европе. Уайтфут поблагодарил Рейнхарта за компанию. Взял на одну ночь номер в гостинице при аэропорте, передал Клаусена на попечение Рейнхарта, Роота, Морено и Юнга и пожелал им счастливого Рождества.
— Втроем? — возмутился Рейнхарт. — Черт возьми, вам незачем было приезжать всем вместе.
— Де Брис и Боллмерт ожидают в машинах, — уточнила Морено.
До Рождества оставался один день.
Рейнхарт не давал приказа о совещании, и никто другой тоже.
Тем не менее на следующий день в десять часов у него в кабинете собрался квартет (к нему пришли четверо!). Был четверг, 24 декабря, утро сочельника. Морено и Юнг сидели каждый на своем подоконнике, стараясь не смотреть на дождь, который начался спозаранку и быстро уничтожил все тщетные мечты о белом празднике. Серо, сыро и ветрено — город вновь вернулся к своей излюбленной мелодии.
Чуть подальше от дождя, за письменным столом, полулежал Рейнхарт; де Брис и Роот уселись на стулья для посетителей, по обе стороны от пышного рождественского цветка, которым кто-то (вероятно, фрекен Кац по личному распоряжению начальника полиции) украсил помещение.
— Значит, все завершилось благополучно, — констатировал де Брис. — Время, надо сказать, выбрано довольно удачно.
Рейнхарт
— Да уж, это точно, — согласился он.
— Когда он приедет? — спросил Юнг.
Морено посмотрела на часы.
— В течение первой половины дня, — ответила она. — Уточнять он не захотел. Вероятно, следует предоставить ему свободу выбора… принимая во внимание… ну, все что угодно.
Рейнхарт кивнул и немного выпрямился.
— На этот раз у нас на редкость мало поводов для хвастовства, — подчеркнул он, оглядывая коллег. — Раз уж вы все равно собрались, пожалуй, стоит подвести некоторые итоги… пока не настало время.
— Пока не настало время, — повторил Роот. — Фу!
— Отправной точкой в этом деле стало убийство сына комиссара, — констатировал Рейнхарт, — и основную лепту в его раскрытие внес сам комиссар. Этого отрицать нельзя. Он уловил мотив — шантаж, он дал нам фамилию Келлер, и он заподозрил, что в Нью-Йорк улетел Клаусен. Не спрашивайте меня, как он, черт возьми, действует, последнее обстоятельство, как он утверждает, пришло ему в голову во время игры в шахматы…
— Келлера уже нашли? — спросил де Брис.
Рейнхарт кивнул:
— Ле Уд съездил утром со своей командой и выкопал его. Возить туда Клаусена не потребовалось, хватило карты и описания. Вероятно, когда его будут хоронить по-настоящему, народу соберется немного. Видит бог, Арона Келлера, похоже, никто не оплакивает.
— Ничего удивительного, — заметила Морено.
— А доктор? Как себя чувствует убийца? — спросил Роот. — Радуется, как дитя?
Рейнхарт некоторое время молча курил.
— Не совсем, — ответил он. — Полагаю, что он долго не выдержит. И что будет, когда он встретится с… даже трудно себе представить. Кстати, я пообещал оставить их с глазу на глаз. Остается надеяться, что не выйдет какая-нибудь чертовщина.
Зазвонил телефон. Это оказался Иунсуу с вахты.
— Он прибыл, — торжественно объявил он. — Комиссар уже здесь.
Было слышно, что он вытянулся у телефона по стойке «смирно».
— О’кей. Попроси Краузе проводить его в КПЗ, — распорядился Рейнхарт. — Я буду через минуту.
Он положил трубку и оглядел собравшихся.
— Ну вот, — сказал он, вставая. — Только что прибыл комиссар уголовной полиции Ван Вейтерен, чтобы допрашивать убийцу своего сына. Какого черта вы тут торчите?
Бледно-зеленая, квадратная комната. Меблировка простая: стол с двумя стульями из стальных труб, еще два стула у стены. Окна отсутствуют; трубки дневного света под потолком освещают каждый квадратный сантиметр.
Пепельницы на столе нет. Только графин с водой и груда пластиковых стаканов.
Когда Ван Вейтерен вошел, Клаусена уже привели. Он сидел за столом, сжав руки и опустив взгляд. Простая белая рубашка, темные брюки. Он просидел неподвижно уже несколько минут; комиссар сперва некоторое время рассматривал его через смотровую щель и только потом дал Краузе с Рейнхартом знак, что хочет войти.