Карантин в Гранд-отеле
Шрифт:
– Меня зовут Одетта Дюфлёр. Здесь, в баре, вы – мой гость…
– Счастлив это слышать.
Он поставил бокал, из которого как раз собирался отхлебнуть. А ведь так хочется сделать хоть глоток холодного шампанского.
– Вы танцуете? – спросила Одетта Дюфлёр.
– Конечно. Разрешите пригласить вас?
Они сделали пару кругов по залитому теперь темно-лиловым светом паркету.
– Танцуете вы отлично, – прошептала директриса.
– Люблю музыку – вот и все. Не так уж трудно танцевать, когда ведешь женщину с такими легкими движениями и таким чувством
– Верно. Вы и впрямь разбираетесь…
Какая-то доля секунды темноты и тишины, и теперь уже ослепительный свет залил помещение. Загнанный зверь привычным легким жестом взял Одетту под руку и направился к своему столику, к шампанскому… Он протянул руку к бокалу…
Странно, что после конца танца не слышно аплодисментов. Вообще, все как будто онемели. С бокалом в руке молодой человек обернулся.
Что произошло?!
Глаза всех присутствующих были устремлены к нему. Одетта, приоткрыв маленький, ярко накрашенный ротик, тоже растерянно глядела на него.
Молодой человек стоял, словно окаменев, не выпуская бокала из рук. Он чувствовал, что произошла какая-то катастрофа… Внезапно он увидел свое отражение в висевшем напротив зеркале и у него мороз пробежал по коже.
За стойкой бара стоял с бокалом шампанского в руке молодой человек в черной, с бархатным воротником куртке миссионера, принадлежащего к одному из самых суровых монашеских орденов.
Глава 12
Именно так. Он стоял перед изумленной публикой в черной куртке с квадратными роговыми пуговицами – одежде людей, проведших по меньшей мере пять лет среди прокаженных и отказавшихся от всех мирских удовольствий… А в руке у него был бокал шампанского. И мгновенье назад он танцевал!…
Сейчас начнется невиданный еще в стенах «Гранд-отеля» скандал, который неминуемо завершится его арестом.
Внезапно молодой человек высоко поднял бокал с шампанским и голосом, в котором звучал металл, сказал:
– Люди! Призрак смерти уже бродит по дому сему! Я пришел, чтобы напомнить вам о невидимой руке, начертавшей письмена на стенах дворца Набупалассара! Напомнить, что среди мраморных колонн и шелковых занавесей чума пишет свое «мене, текел!» так же, как и в хижине последнего рыбака. Я пришел, чтобы танцевать и развлекаться вместе с вами, ибо, быть может, даже глухие уши услышат, даже слепые глаза увидят призрак смерти, когда я высоко подниму этот сосуд греха…
В глухой тишине он высоко поднял бокал, а затем, швырнув его о пол, обвел всех взглядом и, уже отходя от стойки, сказал:
– Для того я и заказал шампанское… Чтобы уничтожить его как символ мирского греха.
Бармен с суеверным страхом прошептал:
– Это я понимаю… Но для чего нужен был лед?… Ответа не последовало, поскольку суровый миссионер уже покинул тяжелыми шагами бар.
Глава 13
Князь Сергей задумчиво проговорил Мод, сидевшей вместe с ним за одним из дальних столиков:
– Нечто фантастическое… В прошлом году в Сингапуре какой-то миссионер выбежал на сцену варьете и начал танцевать вместе с балетом… Отвратительное было зрелище…
Мод не ответила.
Тяжелое впечатление, которое неожиданное событие произвело на общество, понемногу рассеивалось.
– Совершенно неуместный поступок, – сказал советник Маркхейт миссис Вилльерс, вместе с которой он ужинал, предварительно точно установив, что у нее нет никаких признаков бубонной чумы. – Если бы он не был миссионером, его бы стоило привлечь к ответственности за распространение паники на территории, охваченной карантином…
– Кто это был? – взволнованно спросила вдова-сицилианка у господина Вангольда, с которым она успела случайно познакомиться. Коммерсант был до того расстроен отсутствием жены, что, находясь в столь убитом состоянии духа, за ужином по рассеянности сел вместо своего за столик синьоры Релли, а красавица-вдова предложила ему остаться за ее столиком и после того, как недоразумение выяснилось. После ужина они вместе пошли в бар, чтобы немного освежиться.
– Какой-то миссионер, – ответил Вангольд, – больше я о нем ничего не знаю.
– Петер! – подозвала вдова официанта.
– Слушаю, синьора.
– Кто этот миссионер?
– Не знаю, синьора. Сегодня у нас очень много новых гостей, – ответил официант и поспешил к другим столикам, откуда его уже нетерпеливо подзывали. Разбираться со всякими миссионерами – дело управляющего.
– Вас так интересуют миссионеры?
– Да. Девушкой я была влюблена в одного проповедника. Надежды на то, чтобы добиться согласия моих родителей, у нас, к сожалению, не было, и он уехал миссионером к каким-го дикарям. Мой покойный муж был добрым, умным человеком, он любил меня, но я никогда не могла забыть Крессона. Став вдовой, я стараюсь почаще бывать в местах, где можно встретить миссионеров, где… все напоминает мне о нем…
– Вы надеетесь когда-нибудь встретить его вновь? – спросил Вангольд.
– Его нет в живых. Он принес себя в жертву призванию, и я за свой счет поставила ему памятник на его родной земле.
– Его прах доставили на родину? – растроганно спросил Вангольд.
– Нет, – холодно ответила вдова и после короткой паузы добавила: – Дикари съели его…
У их столика остановился Линднер, оперный певец.
– Не нравятся мне такие миссионеры, – сказал он, и на его усталом жирном лице появилось выражение обиженного ребенка. – Теперь опять придется принимать снотворное, а я уже совсем хорошо себя чувствовал.
– Никаких снотворных! – воскликнула вдова. – Присаживайтесь к нам! Петер! Бутылку чинцано… синьор Линднер… господин Вангольд…
– Рад познакомиться, – проговорил коммерсант, приподымаясь, чтобы пожать руку Линднеру. – Когда-то я был поклонником вашего голоса. Еще в молодости, конечно. Вы чудесно пели Лоэнгрина, да и фигура у вас была великолепная! Эх, где те старые, добрые времена…
Вангольд вздохнул и, кажется, так и не понял, почему Линднер присел за столик с таким ледяным выражением на лице.