Карантин
Шрифт:
– И куда вы предлагаете отправиться?
– Туда, куда вы и так шли.
– Откуда вы знаете, что я не просто вышла на прогулку?
– Люди редко гуляют в такую погоду! И никогда – по улице Карасёва в Копище.
– Мои родственники вам не образуются.
– Если они работают с вами – то напротив. Вы сами увидите.
– А вы самоуверенный. Но прячетесь за загадки.
– Я предлагаю идти.
– А как же моё имя?
– Думаю, со временем вы его назовёте.
Они зашагали дальше, прочь от оранжевого ореола. Шоно опять стал безмолвен, как монгольский хариус.
Путь снова лежал по бороздке в синем ночном снегу. На другой стороне улицы – заброшенные участки, ставшие маленькими квадратными пустынями – один, другой, третий…
Вдруг сугробы закончились. Они на расчищенный участок перед добротным дощатым забором с медным почтовым ящиком. Похоже, хозяин неплохо поработал лопатой – под удивлёнными взглядами редких прохожих.
Дом за забором сливался с деревьями, похожими на чёрные облака.
– Ты так и будешь за мной ходить?– не выдержала девушка.
Шоно тоже остановился.
– Вы всегда можете меня прогнать.
– И чего ты ждёшь?
– Хочу убедиться, что меня прогонит хозяйка.
Девушка хмыкнул и повернулась к воротам. Затянутая в перчатку рука
Очень долго ничего не было – только всё те же снег, холод и ночь. Потом с той стороны забора стукнула невидимая дверь и тяжёлые шаги захрустели по снегу.
– Это я, Марыля!– крикнула девушка.
Шоно спокойно кивнул. Он узнал имя, как и было сказано.
Шаги приближались.
– Тут со мной кто-то…– девушка осеклась, и продолжила тише,– какой-то монгол. Или бурят, я в них не разбираюсь. Говорит, что тебя хочет видеть.
В воротах открылось замаскированное окошечко – узкое, не больше тюремного глазка. На лицо Шоно упал свет бордового, как кисель фонаря. Он зажмкрился
– Шоно – это вы?– спросил старый, но ещё сильный голос.
– Именно так.
– Заходите.
Щёлкнул замки – один и второй. Калитка отворилась. За ней виднелся сумрачный сад, озарённый багровым заревом фонаря.
Марыля бросила на Шоно ещё один подозрительный взгляд и пошла внутрь. А он – следом за ней.
3
Ноги ступали по припорошенной снегом мощёной дорожке. За спиной захлопнулась калитка и Шоно успел разглядеть в приглушенном свете красного фонаря, что задняя сторона калитки обвита паутиной металлических пластин, а над узким, как амбразура, окошечком – стальной крест.
Фонарь погас. Хозяйка степенно обогнула гостей и зашагала к дому. Фонарь она уже погасила, и шагала по-привычке, как ходят ослепшие по знакомым местам.
Парадная дверь снаружи обита чёрным дерматином, кажется, будто её украли из многоквартирного дома. В полисаднике темно, но на неё падает отсвет рыжего фонаря. Шоно сразу догадался – обивка не просто так. Там, под фальшивой чёрной кожей – такой же узор, как внутри калитки.
Они поднялись в прихожую. Дверь закрылась, в абсолютной темноте трижды повернулся ключ. И только потом зажгли свет.
Шоно впервые увидел хозяйку.
Старость почти не обезобразила пани Ядвигу Туровску – но всё равно от неё веяло жутью. Она была одета в длинное тёмное платье с серебряными знаками – такие носили в XIX веке и называли их тогда капоты. Морщинистое умное лицо – словно с гравюры Дюрера.
Она была ещё первой – но это была крепость старого вывороченными пня, который плотно засел в земле и уверен, что проживёт вечно.
Вдоль белорусского пограничья – или Памежжа, как эти места называют по-польски, – ещё уцелели и доживают своё белорусские поляки. С каждым годом их всё меньше, один за другим они переселяются через границу или на тот свет. Вы никогда не опознание их в автобусе, вниз такие же лица, цвет кожи и волосы. От местных жителей их отличает только упёртый католицизм, шляхетный гонор и некоторые тайны прошлого.
– Добры вечур, пани Туровская,– произнёс Шоно.
– Шоно, наш милый Шоно… Наконец-то я вижу тебя, живого! Какой ты большой, какой ты хороший… Смотри на него, Марыся, это – герой! Самый обычный. Казалось бы, азиат, монгол – но даже монголы бывают героями.
Шоно впервые заулыбался.
– Перестаньте. Я ничего ещё не сделал.
– Мы будем пить кофе, а ты нам будешь рассказывать.
Изнутри домик был похож на квартиру – только планировка чуть необычная. Двери с матовыми стёклами вели в жилые комнаты, дощатые полы накрыты коврами. Только пахло землёй и воздух был сырой и спёртый, как в погребе.
На кухне их дожидался тёплый красный кофейник – пани Туровская, как и подобает польскому патриоту, считала чаи бесполезной травкой.
Пожелтевшие чашки с пастушками застали, должно быть, ещё начэльника паньства Юзефа Пилсудского.
Свет на кухне горел, но ставни на окнах были закрыты и шторы опущены, словно во время войны. Ни лучика света не падали на заваленный снегом двор, так что снаружи дом выглядел полностью мёртвым.
Тёмная, как нефть, струя кофе.
– Рассказывай, Шоно, рассказывай. Сколько свиней ты отправил в ад?
– Что вы говорите, пани Туровская…
– Я читаю газеты, я смотрю новости. Я знаю, что сейчас там творится. Там, на Донбассе…
Шоно смотрел в чашку.
– Я никогда не был на Донбассе, пани Туровская.
– Понимаю, понимаю. Вам нельзя говорить. Но я же смотрю новости. Там были бурятские дивизии, правда?
– Это какой-то дурак выдумал. Для американцев каких-нибудь. Посмотрел старые виды
– Буряты – отважные ребята. Они были конницей, а теперь танкисты. Чтобы пойти в танкисты, нужен крепкий череп.