Караоке для дамы с собачкой
Шрифт:
— Как соловей.
— Ну вот, войдешь во двор и свистнешь.
Лукьянов отключился. Я спешно начала собираться, потом вызвала такси. Доехала до Западного района и здесь вошла в универмаг. В нашем городе встречаются довольно занятные местечки, и соседний переулок как раз был одним из таких мест: из него можно было выйти на три улицы, если, конечно, знаешь, как это сделать. Я знала и не раз этим пользовалась.
Через дверь с надписью «Служебный вход» я вошла в длинный коридор, никем не замеченная пробежала его, толкнула железную дверь и оказалась во дворе, где стояла фура под разгрузкой. Парни в комбинезонах сновали туда-сюда, и до меня им не было никакого дела, это позволило мне, миновав
Двадцать минут, и я уже на Вокзальной. Улица эта славилась своими трущобами. Лет семь назад из ветхих домов начали выселять жильцов, брошенные дома тут же облюбовали бомжи, выглядеть лучше от этого улица не стала.
Дома стояли с выбитыми стеклами, крыши кое-где провалились. Здесь собирались строить кинотеатр, потом раздумали из-за близости железной дороги и удаленности от центра города. Территорию отдали под застройку, но те, кто побогаче, ехать сюда особо не стремились. В результате возвели только один жилой дом в двенадцать этажей, который не украсил район, а скорее напоминал бельмо на глазу. В общем, препротивное местечко. С левой стороны бесконечная вереница каких-то складов, с правой — развалюхи и дорога в колдобинах, теперь еще и грязь непролазная. Фонарей здесь и в доброе время не водилось, а сейчас и подавно. Я чертыхалась, рискуя впотьмах свернуть себе шею, и гадала, что здесь понадобилось Лукьянову. Может, свел дружбу с бомжами, решив обрести тут надежное убежище?
— И где этот тринадцатый дом? — пробубнила я, вглядываясь в успевшие заржаветь таблички. Девятый, одиннадцатый, а вот, надо полагать, тринадцатый. Он стоял чуть в стороне, обнесенный забором, правда, сейчас забор рухнул, за ним раскинулась настоящая помойка. К дому прилегали еще два ветхих строения в форме буквы П, сбоку виднелась арка, низкая и темная, точно нора, в нее я и вошла, потому что Лукьянов велел свистнуть во дворе, а не на улице.
Двор был узкий, грязный, но сюда падал свет из окна первого этажа. Рядом с окном — дверь, обитая мешковиной, точно сейчас не двадцать первый век, а середина прошлого.
Я подергала ручку, дверь была заперта, вздохнула и засвистела мотивчик «У любви, как у пташки, крылья», получилось это у меня неплохо. Через полминуты дверь распахнулась, а я совсем было собралась спросить глупость, чтобы как-то объяснить свое появление здесь молодому человеку с бородкой, пока не вспомнила, что так теперь выглядит Лукьянов.
— Заходи, — гостеприимно предложил он.
Вход с улицы вел прямо в кухню, где горел свет, окно было занавешено тряпкой, которую даже самая буйная фантазия не позволяла назвать шторой. Справа до половины разрушенная печь, слева у окна стоял табурет, дальше дверь, ведущая в соседнюю комнату. Дверь была открыта, свет в комнате не горел, но там кто-то возился и поскуливал. Наличие здесь какой-то жизни поначалу меня удивило, а потом вызвало некоторое беспокойство.
— Я здесь, и что дальше? — вяло поинтересовалась я.
— Надеюсь, ты проявила осторожность?
— Повышенную. Кстати, благодаря Вешнякову я на время избавлена от назойливого любопытства. Кто у тебя там? Собака? — не выдержала я. Насчет собаки я, конечно, пальцем в небо, какой черт она Лукьянову? Но более ничего в голову не приходило. Кто еще может так поскуливать?
— Сейчас увидишь. — Лукьянов вошел в соседнюю комнату и щелкнул выключателем. Очам моим предстало удручающее зрелище. На колченогом стуле, под одну из ножек которого был подложен для равновесия кирпич, восседал мой недруг и начальник охраны Деда господин Ларионов. Хотя слово «восседал» в данном случае не подходит. Вид он имел жалкий: руки, ноги связаны, рот заклеен скотчем, на лице кровь, левое ухо выглядит как-то очень подозрительно, волосы над ним слиплись от крови. В глазах слезы и смертная мука.
Он всхлипывал, часто дыша, эти звуки я и приняла за скулеж. Несмотря на давнюю неприязнь к Ларионову, увиденное меня отнюдь не порадовало.
— Ты что, спятил? — повернулась я к Лукьянову.
— Просто решил ускорить поиски, — лучезарно улыбнулся он. — У меня мало времени, а узнать надо много и как можно быстрее. Это самый простой способ: задаешь человеку вопросы, а он на них отвечает. Искренне.
— А что у него с ухом?
— Пока ничего страшного, но если начнет запираться, я его отрежу.
— Вот черт, — выругалась я, подходя ближе. Ларионов отчаянно замычал. — Ты его похитил? — вновь повернулась я к Лукьянову, потому что смотреть на пленника мне было ужасно неприятно.
— Зачем? Он сам пришел. Я назначил ему встречу, и он пришел. Если помнишь, он мне кое-чем обязан. Вот он и поспешил.
— Ума нет у человека, — прокомментировала я и сдернула скотч с губ Ларионова. Он вскрикнул и уронил голову на грудь. Я было испугалась, что он лишился сознания, но Ларионов заговорил:
— Детка, он чокнутый. Он просто садист. Ему лечиться надо. Он избивал меня и запугивал…
— Ничего подобного, — возразил Лукьянов. — Я готовил тебя к встрече с Деткой. Нам надо немного поболтать, а вот, если ты начнешь юлить, тогда я займусь тобой всерьез.
— Детка, мы с тобой не всегда ладили… скажи этому психу, чтобы он не прикасался ко мне, — взмолился Ларионов.
Я только покачала головой.
Разумеется, я помнила недвусмысленный приказ Деда оставить Ларионова в покое. Вряд ли Деду понравится, если его начальник охраны вернется на службу без уха, да еще выяснится, что я присутствовала при сем злодеянии. Лукьянов совершенно спятил, зазвав меня сюда. Теперь Дед узнает, что мы бегаем по городу на пару, точно собачки по весне. Вот уж ему радости и мне тоже. Хотя, может, Лукьянов вовсе не собирается отпускать бывшего дружка. Эта мысль понравилась мне еще меньше.
— Почему бы нам просто не поговорить спокойно, — вздохнула я, понимая, что для Ларионова это звучит просто издевательски.
Я оглянулась в поисках какой-нибудь мебели, но комната была пуста, если не считать единственного стула, к которому был привязан Ларионов. Я сходила в кухню и принесла оттуда табурет. Лукьянов привалился к стене, сложил руки на груди и поглядывал на Ларионова с малоприятной улыбкой, отчего тот начал ерзать и поскуливать.
— Давай рассказывай, — попросила я. В глубине души я была уверена, что его рассказ мне не доставит никакого удовольствия.
— Что рассказывать? — жалобно спросил Ларионов.
— Все, — удивилась я, а Лукьянов со словами: «Кто меня подставил?» — отлепился от стены.
— Я здесь ни при чем, — совершенно по-бабьи взвизгнул Ларионов.
Такое его поведение меня даже удивило. Ларионова я не любила и совсем не уважала, но он офицер и вроде даже воевал. Дед хорошо разбирается в людях. Интересно, чем он руководствовался, назначая этого типа начальником своей охраны? Впрочем, были у Ларионова свои достоинства: приказы хозяина он выполнял не раздумывая, и хотя свою жизнь ценил, чужую не ставил ни в грош. Должно быть, эта похвальная черта и сделала его фаворитом.