Караси и щуки
Шрифт:
– Что вы говорите! Ну, и народъ пошелъ. Нтъ, я не такой. Я обнажаю передъ вами свою бдную мыслями голову, склоняю ее передъ вами и звонко, прямо, открыто говорю: «Добро пожаловать!»
– Я съ вами на извозчик поду, — попросился лвый. — A то, знаете, мелкихъ что-то нтъ.
— Пожалуйста! Такъ, съ ложечкой въ петлиц, и подете?
– Конечно. Пусть ожирвшіе филистеры и гнилые ипохондрики смются — мы выявляемъ себя, какъ находимъ нужнымъ.
– Очень просто, согласился я. — Всякій живетъ, какъ хочетъ. Вотъ и я, напримръ. У меня вамъ кое что покажется немного оригинальнымъ, да вдь вы же не изъ этихъ самыхъ… филистеровъ и буржуевъ?
–
– То-то и оно.
Пріхали ко мн. У меня уже былъ кое-кто: человкъ десять-двнадцать моихъ друзей, пріхавшихъ познакомиться поближе съ провозвстниками новаго искусства.
– Знакомьтесь, господа. Это все народъ старозавтный, закоренлый, вы съ ними особенно не считайтесь, a что касается васъ, молодыхъ, гибкихъ піонеровъ, то я попросилъ бы васъ подчиниться моимъ домашнимъ правиламъ и уставамъ. Раздвайтесь, пожалуйста.
— Да мы уже пальто сняли…
— Нтъ, чего тамъ пальто. Вы совсмъ раздвайтесь.
Молодые люди робко переглянулись:
— А… зачмъ же?
– Чествовать васъ будемъ.
— Такъ можно вдь такъ… не раздваясь…
– Вотъ оригиналы-то!! Какъ же такъ, не раздваясь, можно вымазать ваше тло малиновымъ вареньемъ?..
— Почему же… вареньемъ?.. зачмъ?
— Да ужъ такъ y меня полагается. У каждаго, какъ говорится, свое. Вы вшаете на подносъ дохлую крысу, пару карамельныхъ бумажекъ и говорите: это картина! Хорошо! Я согласенъ! Это картина. Я y васъ даже купилъ ее. «Американца въ Москв» тоже купилъ. Это вашъ способъ. A y меня свой способъ чествовать молодые многообщающіе таланты: я обмазываю ихъ малиновымъ вареньемъ, посыпаю конфетти и, наклеивъ на щеки два куска бумаги отъ мухъ, усаживаю чествуемыхъ на почетное мсто. сть вы будете особый салатъ, приготовленный изъ кусочковъ обоевъ, изрубленныхъ зубныхъ щетокъ и теплаго вазелина. Не правда ли, оригинально? Запивать будете свинцовой примочкой. Итакъ, будьте добры, раздньтесь. Эй, люди! Приготовлено ли варенье и конфетти?
— Да, нтъ! Мы не хотимъ… Вы не имете права…
— Почему?!!
— Да что же это за безсмыслица такая: взять живого человка, обмазать малиновымъ вареньемъ, обсыпать конфетти!.. Да еще накормить обоями съ вазелиномъ… Разв можно такъ? Мы не хотимъ. Мы думали, что вы насъ просто кормить будете, a вы… мажете. Зубныя щетки, рубленыя, даете… Это даже похоже на издвательство!.. Такъ нельзя. Мы жаловаться будемъ.
– Какъ жаловаться? — яростно взревлъ я. — Какъ жаловаться?! A я жаловался кому нибудь, когда вы мн продавали пятиногихъ синихъ свиней и кусочки жести на деревянной доски?! Я отказывался?!! Вы говорили: мы самоопредляемся. Хорошо! Самоопредляйтесь. Вы мн говорили — я васъ слушалъ. Теперь моя очередь… Что?! Нтъ, ужъ знаете… я поступалъ по вашему, я хотлъ понять васъ — теперь понимайте и вы меня. Эй, люди! Раздньте ихъ! Мажь ихъ, y кого тамъ варенье. Держите голову имъ, a я буду накладывать въ ротъ салатъ… Стой, братъ, не вырвешься. Я теб покажу сумерки насущнаго! Вы самоопредляетесь — я тоже хочу самоопредлиться!..
Молодые люди стояли рядышкомъ передо мной на колняхъ, усердно кланялись мн въ ноги и, плача говорили:
— Дяденька, простите насъ. Ей Богу, мы больше никогда не будемъ…
– Чего не будете?
— Этого… длать… Такихъ картинъ длать…
— A зачмъ длали?
— Да мы, дяденька, просто думали; публика глупая, хотли шумъ
– A зачмъ ты вотъ, тотъ… лвый… зачмъ крысу на подносъ повсилъ?
— Хотлъ, какъ чудне сдлать.
— Ты такъ глупъ, что y тебя на что-нибудь особенное, интересное даже фантазіи не хватило. Вдь ты глупъ, братецъ?
— Глупъ, дяденька. Извстно, откуда y насъ умъ?!
— Отпустите насъ, дяденька. Мы к мам пойдемъ.
— Ну, ладно. Цлуйте мн руку и извиняйтесь.
— Зачмъ же… руку цловать?..
— Раздну и вареньемъ вымажу! Ну?!
– Вася, цлуй ты первый… A потомъ я.
– Ну, Богъ съ вами… Ступайте.
Провозвстники будущаго искусства встали съ колнъ, отряхнули брюки, вынули изъ петлицъ ложки и, сунувъ ихъ въ карманъ, робко, гуськомъ вышли въ переднюю. Въ передней, натягивая пальто, испуганно шептались:
— Влетли въ исторію! A я сначала думалъ, что онъ такой же дуракъ, какъ и другіе.
– Нтъ, съ мозгами парень. Я, было, испугался, когда онъ на меня кричать сталъ. Вдругъ, думаю, подносомъ по голов хватитъ!
– Слава Богу, дешево отдлались.
– Это его твоя крыса разозлила. Придумалъ ты, дйствительно: дохлую крысу на подносъ повсилъ!
– Ну, ничего. Ужъ хоть ты на меня не кричи. Я крысу выброшу, a на пустое мсто стеариновый огарокъ на носк башмака приклею. Оно и прочне. Пойдемъ, Вася, пойдемъ, пока не догнали.
Ушли, объятые страхомъ…
БОРЬБА СЪ РОСКОШЬЮ
– Имю честь рекомендоваться: дйствительный членъ новооткрытой петроградской лиги для борьбы съ роскошью и мотовствомъ.
— А! Дйствительный?
– Да-съ.
– Это хорошо, что дйствительный. Прошу покорнйше садиться…
— Куда?
– A вотъ въ это кресло.
– Въ это кресло? Ни за что. Оно вдь, поди, рублей пятьдесятъ стоить?
— 120.
– Сто двадцать?! О, Боже! Какое возмутительное мотовство! Принципіально не сяду… Я лучше, тутъ, на подоконничк…
— Чмъ могу служить?
– Я пришелъ вамъ сказать одно только слово… Кажется, господинъ Фурсиковъ?
– Фурсиковъ.
– Одно слово: опомнитесь, Фурсиковъ! Намъ сообщили, что вы живете роскошно и мотаете деньги безъ всякаго толку и смысла… На чемъ, напримръ, вы сейчасъ стоите?
– На полу.
– Нтъ, на ковр! A коверъ-то персидскій, a цна-то ему пятьсотъ рублей, a на ковр-то этомъ еще лежитъ медвжья шкура, тоже, поди, въ два ста ее не уберешь?
— 550.
— Я не падаю въ обморокъ отъ этой цифры только потому, что y меня крпкіе нервы. Эхъ, господинъ Фурсиковъ! Нуженъ вамъ этотъ коверъ? Нтъ, не нуженъ. Нуженъ медвдь? Ни для какого чорта не нуженъ. Это y васъ что за комната?
– Кабинетъ…
— Так-съ… A та?
– Столовая.
— Ну, скажите, пожалуйста… Неужели, эти дв комнаты нельзя соединить въ одну? Или обдайте въ кабинет или занимайтесь въ столовой. Вдь два дла за разъ вы не будете длать — обдать и заниматься. Значитъ — для чего же дв комнаты?
— Но y меня тутъ письменный столъ…
— A для чего онъ вамъ? На обденномъ и занимайтесь… Если бумаги какія есть, документы — ихъ можно въ ящичекъ изъ-подъ макаронъ класть. Макароны скушать, a въ пустой ящичекъ прятать посл работы бумаги… Наконецъ — чернильница! Для чего вамъ такая огромная — съ какимъ-то орломъ, съ бронзой и мраморомъ? Прекрасно и баночка изъ-подъ горчицы служить можетъ. Горчицу скушали, a въ баночку чернилъ налили… Это что за комната?