Каратель. Том 4: На острие
Шрифт:
— Да потому что вначале нужно научиться быть милосердным, как Он! — почти закричал отец Матвей.
— Но Бог сначала дал людям Ветхий завет, в котором он карал за грехи, и лишь потом — Новый, где учил любви и прощению. Значит, начинать нужно всё-таки с наказания.
— С вами невозможно разговаривать! — отец Матвей возмущённо всплеснул руками. — Вы хуже атеиста!
— А вам не хватает терпения, святой отец, — улыбнулся Макс.
Отец Матвей смутился.
— Простите, — пробормотал он, краснея. — Я, кажется, накричал на вас.
— Нет, это были просто эмоции. Вы увлеклись спором.
— Всё-таки прошу меня простить.
— Прощаю. Забудьте.
— Спасибо. Не знаю, что на меня нашло. Должно быть, я действительно невоздержан.
— Забудьте, святой отец. Скажите лучше, как вы относитесь к войне?
— К той, что происходит сейчас или вообще?
— Разумеется, к той, что сейчас.
Пастор задумчиво почесал щёку.
— Мне трудно судить об этом, — сказал он. — Ведь мотивы сепаратистов неясны для меня. Я знаю только, что они хотят отделиться от Федерации. Я не могу ни осудить, ни одобрить этого желания — оно слишком политическое. И, в общем-то, понятное. В то же время стремление Федерации сохранить целостность границ более, чем закономерно — ни одно государство, за редкими исключениями, никогда добровольно не отдавало своих территорий.
— А если я вам скажу, что республиканцы хотят не просто отделиться?
— Чего же тогда? — священник внимательно посмотрел на Макса.
В его взгляде появился интерес.
— Возможно, они хотят изменить мир.
— В каком смысле?
— Республиканцы считают, что общество Федерации слишком лицемерно. По их мнению, оно утратило духовную составляющую и остановилось в развитии.
— Что же конкретно они хотят?
— Освежить его. Дать толчок к развитию.
— Насилием?
— Нет, свержением власти Федерации и установлением новой формы правления. Думаю, они рассчитывают внедрить в общество свою религию.
— Вы говорите о Пентаклизме?
Макс кивнул.
— Но это богопротивное учение! Я бы даже сказал: сатанизм!
— Ну и что?
— Как «что»? Сатана — это зло! — на лице отца Матвея было написано искреннее удивление: похоже, этот человек не понимал, что люди уже давным-давно сами решают, во что верить.
— Вы говорите о сатанизме из-за оккультности религии сепаратистов? — спросил Макс. — Из-за пентакля на их знамёнах?
Глава 31
Священник покачал головой.
— Не только. Сатанизм это не просто символика и не прославление Дьявола. Всё это лишь внешняя атрибутика. В первую очередь сатанизм — это Хлеб, Тайна и Авторитет.
— Что вы имеете в виду?
— Я говорю о трёх китах, на которых стоит сатанизм как философия, или, если угодно, учение. Именно их назвал Дьявол, когда искушал Христа в пустыне. Помните это место в Писании?
— Боюсь, что нет, святой отец, — Макс не стал признаваться, что даже не знает, в какой части Библии описан этот эпизод.
— Сатана искушал Христа, предлагая ему лёгкий и надёжный способ овладеть человеческими душами. Он утверждал, что для этого нужны три составляющие: хлеб, чтобы насытить тела, тайна, чтобы заинтересовать, и авторитет, чтобы люди покорялись с радостью.
— И при чём здесь сепаратисты? — спросил Макс, не понимая, как всё это относится к Республике.
— Как при чём?! — искренне удивился отец Матвей. — Федерация дала человечеству экономическое процветание, многие избавились от необходимости работать. Я не говорю о трущобах, о которых мы все знаем, но о которых стараемся не думать. Однако, в целом, человечество сыто. Это Хлеб. Но одно это не ведёт к сатанизму. Республика же присоединила к материальному достатку оккультную религию, сулящую овладение навыками, которые трудно назвать иначе, чем магией. Конечно, я понимаю, что в основе этого лежит наука, но всё равно вмешательство в устройство божьего мира — колдовство.
— А что насчёт авторитета? — спросил Макс, уже понимая, какой будет ответ.
— Виктор Седов — Антихрист! — убеждённо сказал отец Матвей. — Он собственным примером показал, что можно познать Тайну.
— Каждый выбирает религию по своему вкусу, — сказал Макс, желая закончить этот разговор.
Отец Матвей сокрушённо покачал головой. Его морщины на миг стали чуть глубже.
— И это большой недостаток нашего общества, — сказал он негромко. — В нём стёрлись границы между хорошим и плохим, — священник немного помолчал. — Возможно, Республика права, и Федерации действительно требуется встряска, — сказал он, пожав плечами. — Когда стираются границы между добром и злом, развитие действительно невозможно.
— Значит, вы одобряете войну?
Отец Матвей вздохнул.
— Нет, сын мой. Я не могу одобрять насилие ни в какой форме. Но и осуждать не решаюсь. Даже как человек.
— А как священник?
— Тем более. Христос завещал не судить никого и не считать себя лучше других. А то недолго впасть в фарисейство, а что может быть хуже? Только давайте не будем возвращаться к вопросу, может ли один человек судить другого, — священник воздел руки.
— Что такое фарисейство? — спросил Макс.
Отец Матвей удивлённо поднял брови.
— Вы не знаете?
— Нет, святой отец. Я недавно начал склоняться к Христианству, и ещё не со всем ознакомился.
— Вот как? — отец Матвей озабоченно потёр переносицу. — Ну, вообще слово «фарисеи» переводится как «отделившиеся». Это прозвище дали фарисеям их идейные противники саддукеи, и они вкладывали в него значение «отступники» или «еретики». Фарисеистарались популяризировать религию, преодолеть её элитарность, проповедовали, что закон должен служить на благо людей, а не быть самоцелью. Именно они провозгласили своим лозунгом «закон для народа, а не народ для закона».
— Что же плохого в фарисействе? — спросил Макс, видя, что отец Матвей продолжать рассказ не собирается. — Похоже, они были неплохими ребятами.
Священник чуть заметно пожал плечами.
— Слово «фарисейство» стало употребляться для обозначения лицемерия позже, в период развития христианства. Дело в том, что в Новом Завете описываются разговоры Христа с фарисеями, которые пытались уличить Сына Божьего во лжи. Там они изображаются как люди, стремящиеся к внешнему, обрядовому исполнению Моисеева закона и отвергающие новый, принесённый на землю Христом. На самом деле фарисеи осуждали лицемерие. Просто они защищали свой закон, не желая становиться христианами. Будучи новаторами в одном, они остались консерваторами в другом. Именно это вменялось им в вину христианством.