Каратель. Том 4: На острие
Шрифт:
— Зря. Разве вы не должны знать мир, в который несёте слово Божье?
— Я старался узнать его с другой стороны.
— С какой?
— Изнутри. Быть ближе к людям, а не к тому, что о них говорят.
— Иногда говорят правду.
— Вероятно, — отец Матвей кивнул. — Но у каждого свой метод.
Макс пожал плечами.
— Ладно, это дело ваше. А как насчёт моего вопроса?
Священник потёр переносицу.
— Господь наш Христос учил любви и всепрощению, а не наказанию, — проговорил он медленно.
— А отец его Саваоф учил
Священник быстро взглянул на него и неуверенно кивнул.
— Но так было, когда люди ещё не могли понять иного закона. Они не были готовы к Новому Завету.
— А сейчас они, значит, готовы? — спросил Макс, не сумев скрыть ехидства.
— Конечно! — отец Матвей всплеснул руками. — Иначе зачем бы приходил Христос?
— Может, чтобы узнать, готовы ли люди к любви и всепрощению. Но я бы не сказал, что у него был повод решить этот вопрос в положительном смысле.
— Вы имеете в виду то, что его распяли? — пастор покачал головой. — Но подумайте: если бы люди уже умели любить и прощать, разве была бы нужда их этому учить? И то, что они не умели, ещё не значит, что они не были готовы.
— Возможно, они и были. Но тогда, значит, так ничему и не научились. Послушайте, пастор, а ведь вы Проповедник почище меня будете, — Макс усмехнулся.
— Я и есть проповедник. Только не такой, как вы.
— Да уж, это точно.
— Впрочем, вы не проповедник, — сказал пастор.
Макс напрягся: неужели священник каким-то образом догадался, что его одежда — только маскировка. Конечно, ничего страшного в этом не было, и всё же не хотелось ничего объяснять.
Глава 30
— У вас руки в крови, — отец Матвей указал глазами на красные перчатки Макса. — Не обижайтесь, но чему вы можете научить?
Макс едва сдержался, чтобы не улыбнуться с облегчением.
— Раскаянию, — сказал он, пожав плечами. — Больше ничему.
Отец Матвей взглянул на Макса и промолчал.
— Знаете, пастор, мне кажется, Христос пришёл не для того, чтобы дать новый закон, а чтобы объяснить старый.
— Вы правы, Иисус так и говорит об этом.
— Значит, он считал, что люди созрели для понимания его объяснений.
— И они их поняли. Разве нет?
— Да, пожалуй. Но не последовали им.
— Многие последовали.
— Но не все, — возразил Макс.
— Не все праведники. Есть и грешники, их легионы.
— Почему грешники? Возможно, многие просто верили в других богов. Или вовсе не слышали о Христе. Почему же он осудил их? В чём их вина? И разве не ради всего человечества взошёл Христос на крест, а только ради евреев?
— Нет, конечно, не только. Но ведь у него были ученики. Они должны были разнести весть о пришествии Бога и его учении. И так произошло.
— Значит, виноваты они? Ученики не справились с заданием?
— Они старались, но не все их слушали.
— Может, они плохо рассказывали?
— Возможно. Но имеющий уши, да услышит.
— А не имеющий — в ад? — Макс вновь не смог сдержать ехидного тона.
Отец Матвей сложил руки, соединив кончики пальцев.
— Речь идёт о готовности воспринять добро, — сказал он назидательно.
— Значит, христианство только для избранных?
— Христианство для всех. Но оно не заставляет людей верить в Господа насильно. Иисусу нужен от нас свободный выбор.
— А кто не выбрал любовь, того в геенну огненную, так что ли?
Пастор помолчал, явно не зная, что ответить.
— Ладно, святой отец, давайте вернёмся к убийцам. Ветхозаветный Бог, насколько я понял, наказывать грешников не стеснялся. Содом и Гоморру уничтожил, вселенский потоп устроил, египетские казни насылал. А какую альтернативу придумал Христос? Не прощать же их в самом деле! Или он и их любить предлагал, и им другую щёку подставлять?
— Боюсь, что так, — отозвался отец Матвей тихо
— Боитесь? Значит, не согласны? Получается, вы вынуждены это защищать только потому, что так заповедовал Иисус?
— Да, наверное.
— А где же свободный выбор? Приятие Бога сердцем?
— Никто из нас не совершенен, — отец Матвей развёл руками. — Я ещё не готов постичь весь божий замысел, но верю в его бесконечную мудрость и не сомневаюсь в истинности его заповедей.
— Сомневаетесь, святой отец, ещё как сомневаетесь. Не кривите душой, вам её ещё спасать. Вам, как и мне, как и всем, я думаю, не понять и не почувствовать, как можно возлюбить убийцу, растлителя детей или насильника. И не простить нам его и не увидеть в нём человека. И каждый из нас способен определить степень тяжести совершённого преступления и решить, отринуть от себя преступника или дать ему шанс искупить свою вину, так ведь?
— Кто мы такие, чтобы судить других?! — воскликнул отец Матвей, начиная заводиться. — Разве мы сами без греха?!
— Грех греху рознь, — возразил Макс. — Украсть и убить — не одно и то же.
— И то и другое — преступление против Господа! Что может быть страшнее?!
— Однако и Бог разделил грехи на смертные и нет. Значит, есть разница.
— Нет! — воскликнул отец Матвей торжествующе, — Фома Аквинский сформулировал этот список, но не Всевышний! В Библии приводится только один грех, который не простится человеку — хула на Святого Духа!
— Вот как? — Макс слегка смутился. — Этого я не знал.
Священник кивнул.
— Многие пребывают в этом заблуждении.
— Хорошо, пусть так! — Макс решительно махнул рукой. — Но Бог ведь взял на себя обязанность, так сказать, отделить зёрна от плевел и решить, кому идти с ним в новую жизнь, а кому вечно пребывать в огненном озере.
— Он — всевышний судия! — воскликнул священник. — Он единственный вправе решать, кого, за что и как покарать!
— Не по своему ли образу и подобию Бог создал человека? Почему же мы не должны подражать ему в праве судить?