Каратель
Шрифт:
Женщина попыталась захлопнуть дверь, но моя ступня, вставленная в проем, не дала ей это сделать. Пришлось навалиться на дверь, в результате защитница двери, ростом около одного метра шестидесяти пяти сантиметров эту схватку проиграла, поскользнулась на затертом полу и упала, не удержавшись за ручку.
— Ну что же вы, так неаккуратно? — я поднял шипящую от боли сотрудницу сельхозучилища и провел ее в холл первого этажа: — Вот зачем вам все это было надо?
— Вы не имеете право сюда заходить! — голос дамы срывался на визг от обиды и злости.
— Почему?
— Вы нарушаете Конституцию, врываетесь в жилище без санкции!
— Правда? Извините, я не знал.
— Я напишу на вас заявление, за самоуправство!
— Давайте, напишем его вместе!
— Что?
— Я говорю, давайте
— Кого?
— Заявление на меня!
— Это что, шутка какая-то? — у женщины происходил слом шаблона.
— Ну почему? Сейчас напишем. Как вас зовут?
— Я вам не скажу.
— Вы здесь работаете?
— Это не ваше дело.
— Понятно. Уважаемые понятые. В вашем присутствии в помещении общежития была обнаружена женщина, которая отказывается назвать себя и место работы. Скорее всего она сюда проникла незаконно, с целью хищения государственного и личного имущества. Сейчас мы ее пристегнем наручниками к батарее, а сами пойдем осматривать помещения, вдруг, она, куда нибудь уже залезла?
Женщина отскочила от меня:
— Вы что? Я здесь работаю, воспитателем в общежитии. Вон моя фотография, на доске почета висит.
Я подошел к стенду «Наши передовики»:
— Ну не знаю, не знаю… На фотографии, какая— то страшненькая тетка, а вы явно моложе и красивее будете…
— Фотография просто не удачная..
— Так как вас зовут?
Воспитатель числилась Аллой Сергеевной и проживала в этом же общежитии, на втором этаже, где располагались комнаты преподавателей и редких взрослых заочников, приезжавших для сдачи зачетов два раза в год. Второй этаж, с двух сторон, был заблокирован серьезной на вид решеткой с упрятанными в короба замками, препятствующих попыткам отомкнуть решетки без ключа. Очевидно, появление на «взрослом» этаже малолетних воспитанников не приветствовалось и пресекалось.
На третьем этаже, двери двух комнат были распахнуты настежь. В открытых комнатах был бардак и полнейший срач.
— Здесь живут ребята, которых забрали в милицию….
— Скажите, Алла Сергеевна, а сколько ребят здесь живут?
— Семеро. Все живут в этих двух комнатах. Мы на время каникул всех переселили в эти две комнаты.
— А в остальных?
— Там никто не живет.
— Надо посмотреть.
— У меня нет ключей. Все ключи у завхоза, а он в отпуске. — по торжествующему тону женщины, я понял, что это правда.
— А что, до конца отпуска завхоза, доступа к ключам от всех комнат нет? Мне кажется, что вы меня обманываете.
— Ключ от кабинета завхоза у директора, директор будет через три дня. Хотите ключи — ломайте дверь кабинета!
Ломать двери было через чур, поэтому, попросив понятых и напарника постоять молча, я пошел по коридору, припадая к косякам и замочным скважинам, прислушиваясь, присматриваясь и принюхиваясь. Коридор был длинный, у каждой комнаты приходилось замирать на несколько минут, что не прибавило бодрости моим понятых, Им обещали интересное действо, а по факту пришлось торчать в унылом коридоре.
— Павел, мы курить пошли — мой напарник, с понятыми, похихикивая вполголоса, двинулись на лестницу. Через несколько секунд раздалось дребезжание оконного стекла — судя по всему, мужики, с трудом, отодрали закрашенную во много слоев раму и закурили «на улицу», обсуждая старательного дурня, что засовывал свой длинный нос в замочные скважины, пытаясь понять, есть кто в «Теремочке» или нет. Видно, у своего кобеля научился.
Воспитатель наблюдала за моими потугами с плохо скрываемой улыбочкой, а я шел по бесконечному этажу, замирая, не дыша, у каждой двери, заглядывая в каждую замочную скважину, глубоко втягивая воздух, стараясь не показывать свою злость. Ситуация грозила падением моей репутации в этом забытом Богом уголке России. Если ничего не найду, к вечеру распоследняя дворняга в поселке будет обсуждать — сколько уроков художественного «нюханья» взял я у своего пса, и чем рассчитывался с учителем.
— Что— нибудь нашли? — очень заботливо спросила меня женщина.
— Пока нет, но, надеюсь найду.
— Где? Мы же все посмотрели.
— Наверху. Там же еще два этажа.
Мне показалось, или спина воспитателя, уже шагнувшего по ступеням вниз, вздрогнула?
—
— Мы осмотрим верхние этажи. Всем понятно? — я быстрым шагам двинулся по бетонным ступеням наверх. Викторов зло сматерился, дедок — понятой картинной схватился за сердце, закатывая глаза, а второй мужчина продолжал смолить сигарету перед распахнутым окном, не глядя в мою сторону.
Четвертый этаж был пуст, и глух к моим чаяньям. Все двери были заперты, на полу широкого коридора, лежал тонкий слой пыли. А вот пятый этаж меня обрадовал. Целостностьпылевого покрытия была нарушена, дорожка чьих-то следов шла к двери одной из запертых комнат. Я показал Викторову на след и на носочках шагнул в запыленной пространство. В это время, мне на спину, как голодный вампир, бросилась, забывшая о своей интеллигентности, и даже, возможно, высшем образовании, местный воспитатель подрастающего поколения. Обхватив мои бедра крепкими ногами, женщина, что-то крича, вцепилась мне в лицо и волосы, царапая когтями, как дикая тварь из дикого леса. Взвыв от боли, я резко наклонился вперед. Не ожидая этого, Алла Сергеевна, смешно взбрыкнув худыми ногами в темных колготках, с размаха шлепнулась пол, в последний момент, успев выставить вперед руки. Я перепрыгнул через сумасшедшую бабу и бросился к двери комнаты, куда шла редкая цепочка свежих следов, отлично различимая на пыльном полу. Больше всего я боялся, что дверь сейчас распахнется, оттуда выскочит некто, кого, до сих пор, пытается предупредить своим воем распластанная женщина, которую Викторов, наконец— то, сообразил прижать к полу. Дверь была заперта. Я двумя руками ухватился за старую ручку из потертой от времени нержавейки и рванул ее на себя. Старое, с многочисленными следами небрежного ремонта, дверное полотно не выдержало моего рывка, что-то хрустнуло и дверь распахнулась, явя мне выдвинутый на один оборот погнутый язычок замка, вырвавший край короба. На одной из кроватей мирно спал, свернувшись калачиком, черноволосый подросток в темно-синем спортивном костюме. На столе стояли две пустые и одна не початая бутылки «Бархатного» пива, самодельный нож и горбушка серого хлеба. Несмотря на шум в коридоре, «малыш» безмятежно спал, выставив мне навстречу грязные пятки, выглядывающие из драных носок. Я выглянул в коридор. Алла Сергеевна, сидя на полу, утробно выла на одной ноте, придерживаемая за предплечье старшим сержантом. Я махнул рукой понятым, и они, с вытянувшимися от любопытства лицами, рванули ко мне.
— Мужики, нож видите? — я, зажав финку за острие клинка и навершие рукояти двумя пальцами, поднес нож поближе к лицам понятых: — видите красные комочки между ручкой и лезвием.
Понятые признали, что какую-то красную хрень они видят.
— Мне пакеты нужны, что б нож изъять. Я на третьем этаже, в комнатах этих засранцев целлофан видел.
— Я сейчас схожу — к моему удивлению дед вызвался идти за упаковочным материалом, правда, вместе с ним исчезла и полная бутылка пива, но бежать за шустрым понятым было уже поздно. Кроме ножа, я, протоколом осмотра, изъял спичечный коробок, наполненный темно-зеленой растительной массой с характерным запахом лучшей в России конопли. Потом извлек из-под кровати белые кроссовки. Они были импортные, но стоптанные до последней крайности, с вышибающие слезу, идущей из глубины обуви, вонью. Но главное, на внутренних сторонах боковин подошвы ясно были видны густые бурые мазки. Закончив с оформлением бумаг и, как мог, упаковав кроссовки, нож и коробок в найденную бумагу и целлофановые пакеты, я стал трясти обитателя комнаты за плечо. Парень брыкнулся, обозвал меня, явно нехорошими словами на местном наречии и отвернулся к стенке. Скручиваемое ухо обычно приводить в сознание любого. Спящий проснулся, поток русских и местных слов, описывающих мою личную жизнь, стал гуще, и наконец, студент открыл глаза. Первой реакцией парня была попытка бежать, но я предусмотрительно набросил на левую руку парня наручники, поэтому, морщась от боли в закованной руке, узник совести, поплелся за мной. Увидев стоящую в коридоре заплаканную Аллу Сергеевну, парень стал громко орать на нее, как я понял, обвиняя женщину, что она выдала его ментам.