Каратель
Шрифт:
Глаза женщины с некоторым удивлением уставились в меня, казалось, что до этого момента она меня не замечала.
— Здравствуйте, Серафима Витальевна.
– …— больная издала какой-то звук и мигнула, наверное, поздоровалась.
— Вчера был митинг у общежития сельхозучилища, которое люди чуть не разгромили после трагедии с вашей семьей. За училищем был обнаружен принадлежащий вам автомобиль. А потом мы с моей служебной собакой нашли на молодого парня из этого училища, у которого кроссовки были в крови. А сегодня мне сказали, что вы никого не узнали. Если можете, скажите, как выглядели люди, что
Женщина смотрела мимо меня, казалось, что она не слышала моих вопросов, да и о моем присутствии забыла. Я покачнулся на пошатнувшейся под мной табуретке, но коснуться руки женщины, с прозрачно -мраморной, не живой кожей, не решался.
— Скажите, зачем это все? — сип, который издавала Серафима Витальевна был еле слышен: — Коле уже все равно, да и мне тоже. Зачем вы ко мне ходите? Мне ничего не надо. Если бы это могла вернуть Колю…
Понятно. Стадию «жажда мести» женщина пропустила, теперь у нее полнейшая апатия и отсутствие понимания как жить дальше. Якоря сорвало, впереди только тьма и безнадега.
— Скажите, у вас хороший был муж?
— Как у всех…— в уголках глаз женщины блеснула влага: — в чем-то хороший, в чем-то оболтус, за которым как за ребенком надо ходить. Но, в основном, хороший….
Белова вздрогнул и подняла глаза к потолку, наверное, собралась заплакать.
— И вот смотрит сейчас на нас Николай Николаевич оттуда — я кивнув в направлении потолка: — и думает — что ж, ты Сима, за меня заступиться не хочешь? Что же, ты позволишь этим скотам, что мужа твоего, как на бойне, несколько минут ножами в живот тыкали, мучали его перед смертью, безнаказанными остаться. Я уже ничего сделать не могу, а ты, Сима, жизнь моя, лежишь тут, горем своим упиваешься. Так? Правильно я все изложил, Серафима Витальевна?
Женщина судорожно хватала воздух широко раскрытым ртом, в глазах ее рвалась наружу ярость. Потом, в ней как будто, что-то перемкнуло, она отвернулась от меня и завыла, низко, утробно. Из маленькой клетушки выскочил врач, наградив меня взглядом, которым медики щедро делятся с милиционерами, лезущими все время со своими тупыми вопросами и мешающими процессу выздоровления. Оттеснив меня от кровати корпусом, доктор склонился над продолжающей выть на одной ноте женщиной, и что-то невнятное забубнил. Поняв, что мне здесь больше не рады, я двинулся к выходу из реанимационного бокса. Когда я спустился вниз на лестничный пролет, вверху хлопнула дверь, и барышня во все белом крикнула мне в спину:
— Милиционер, эй, подождите. Вас доктор просит вернуться.
Я пожал плечами по узким халатиком и быстро пошел обратно, пока не передумали.
Врач стоял в метре от кровати Беловой, прожигая меня недовольным взглядом. Больная лежала, повернув голову вбок, насколько ей позволяла повязка, старательно избегая моего взгляда. Щеки Серафимы Витальевны блестело несколько мокрых дорожек.
Я подошел и замер в метре от постели больной.
— Я почти ничего не помню. Только те парни были не местные, местных я всех знаю — женщина говорила достаточно четко, но продолжала отворачиваться от меня: — И не пэтэушники, а гораздо взрослее, лет двадцать два — двадцать пять. И одеты хорошо — брюки, рубашки, чистенькие такие, приличные. И одного, который над мужем сидел, на спине, на поясе, какая-то красная полоска была. Я не могу вспомнить, что это было. Просто мелькнуло что-то красное и все. Больше я ничего не помню. Правда. Как очнулась — все время об этом думаю. Какие-то силуэты передо мной появляются, но лиц не помню. Все, я больше ничего вам не смогу сказать.
— Спасибо — я слегка поклонился: — мы постараемся их найти. Выздоравливайте.
Злой взгляд врача жег мне спину так, что я остановился, только выскочив на улицу, так как вспомнил, что у меня есть еще одно дело в этой обители боли и скорби.
— Барышня, а ночью с адреса (я назвал дом, где, надеюсь, до сих пор сладко спала Наташа), никого не привозили?
Медсестра лет пятидесяти, хмыкнула на меня, бросив взгляд из-под очков в металлической позолоченной оправе, но в журнал поступивших заглянула.
— Поступал. Гражданин Веснин, Алексей Михайлович, шестидесятого года рождения, машинист земснаряда. Диагноз — сотрясение мозга. Пояснил, что в квартире избили пьяные милиционеры.
Еще один хитрый взгляд из-под очков.
— Что, милиционеры протрезвели и решили подсуетится?
— Я, барышня, человек серьезный и практически непьющий. А гражданин Веснин, с пьяных глаз, хотел, к проживающей там же учительнице младших классов, немного поджениться, но она почему-то не захотела. Так я пройду?
— Халат накинь, человек серьезный. Палата сто шестая.
В большой палате стояло восемь металлических кроватей, с растянутыми сетками. Обитатели палаты, как я понимаю, относились к выздоравливающим, так как вел активный образ жизни, играя в карты и читая газеты. «Речник», в наспех застиранной тельняшке и поношенных семейных трусах, с мрачным видом лежал на кровати у двери, вперив тяжелый взгляд в свой ступни в несвежих носках серо-голубого цвета.
— Здравствуйте, товарищи — я взял стульчик у одной из кроватей и с искренней улыбкой присел к своему знакомцу. Тишина была мне ответом, но уши всех обитателей палаты развернулись в мою сторону.
— Привет, гражданин Веснин. Узнал?
Алексей Михайлович с трудом повернул ко мне лицо, украшенное двумя синяками, что говорило о верности диагноза СГМ, и ватной нашлепкой на лбу, закрепленной лейкопластырем накрест.
— Узнал. Что, прибежал уговаривать, что бы я заявление забрал?
— Какое заявление, дорогой?
— Я тебе не дорогой. А заявление о том, как вы меня избили.
— Ты знаешь, мне твои заявления неинтересны. У меня заявлений целый воз — я потряс стопкой листов, густо исписанных убористым почерком: — По сравнению с твоей статьей, твои синяки — это тьфу, плюнуть и растереть.
— Какой моей статьей? — мужик резко вскинулся и болезненно сморщился: — Ты меня не запугивай.
— А мне что тебя запугивать? Что твое, то твое, лишнего тебе вешать не буду. Ты в чужую квартиру вчера ворвался? Ворвался. Девчонку пытался изнасиловать? Пытался….
— Ты что несешь? Никого я не пытался изнасиловать!
— Да? А у меня тут заявление… Сейчас… А, вот оно! Ранее мне незнакомый гражданин, оттолкнул меня, ворвался против моей воли в квартиру, схватил сзади за шею, зажал рот, пытался вытащить в подъезд, применив физическую силу… Был в сильной степени опьянения… Ты куда ее тащил?