Каратель
Шрифт:
Пожав мне руку, полковники направились к черной «Волге», стоящей у ворот, а я, накормив и выгуляв пса, скинул форму и снова упал в койку, блаженно вытягивая ноющее каждой клеточкой, тело.
Накаркали товарищи полковники на прощание. Но когда мы это поняли, было уже поздно что-то менять. А начиналось все вполне невинно.
Глава 20
Глава двадцатая. Разборка в Маленьком Токио.
Подняли нас в семь утра. Восемь человек и старший — старший сержант Пахомов, беззлобно матерясь в сторону парочки счастливчиков, остающихся в казарме а также тех, кто этой ночью крепил контакты с местным населением по другим адресам. Наскоро закинув в себя по бутерброду с холодной тушенкой из отрядного НЗ, который на общие деньги закупили в гостеприимном магазине и наскоро приведя себя в порядок, двинулись в РОВД по срочному вызову, поступившему от дежурного по отдела. Ровно в восемь часов собрались в Ленинской комнате, злые и не выспавшиеся.
— Задача на сегодня — выезжаете со старшим
Старший участковый не переставал улыбаться ни на минуту. Он был так нам рад, всем и каждому в отдельности, что это пугало. Загрузившись в «УАЗ» участкового и ГАИшные «шестерки», мы, небольшим караванчиком, по утреннему холодку, выехали в Хайган.
До Хайгана было около восьмидесяти километров узкой, но ухоженной, асфальтированной дороги. Население поселка было на сто процентов местное. Чем оно том занималось? Капитан Гоолов, в машину которого я попал, уверенно вертя баранку, улыбаясь и одновременно посвящая нас в жизнь республиканской глубинки, сказал, что кроме как сельским хозяйством, заниматься в поселке, практически нечем. Советскую милицию в таежном уголке представляют два участковых — товарищ капитан и старший лейтенант Мангулов, который сейчас находиться в отпуске. Так как участок обслуживания участковых включает еще три деревни, то оставшись без напарника, капитан несколько задолбался, поэтому сегодня мы поможем ему подправить показатели. Ведь правда, парни? Сегодня всех построим!
При этом участковый, который половину времени не следил за дорогой, а оборачивался к нам за подтверждением его планов, мечтательно закатывал узкие глазки, а улыбался так широко, что казалось его толстые, как у хомяка щеки, сейчас треснут. Казалось, что узкая полоска дороги будет изгибаться вокруг сопок бесконечно, но и она кончилась, и мы въехали в привольно раскинувшееся село, застроенное, в основном, одинаковыми кирпичными домами на две семьи. Машины развернулись на небольшом пятачке перед небольшим, двухэтажным зданием из железобетонных панелей, облицованных белой смальтой. Половина панелей были глухие, немногочисленные окна были прикрыты толстыми прутьями решеток, вопреки противопожарным правилам, наглухо вмурованным в бетон. Справа от металлической двери гордо алела вывеска «Опорный пункт милиции».
Появление сил правопорядка оживление в населенном пункте не вызвало. Людей на улице было мало, народ равнодушно шел мимо, не обращая внимание на нашу могучую кучку, выгружающуюся из машин. Вручив Пахому ключи от «опорника», старший участковый завел, стоящий здесь же, бортовой "ГАЗ-52», увлек за собой оба экипажа ГАИ, предложив нам работать по задержанию на улицах села пьяных и других антисоциальных элементов. Очевидно, работать с техникой, старший участковый Гоолов любил больше, чем с людьми.
Половину первого этажа опорного пункта занимала огромная решетка, сваренная из толстых прутьев, какие обычно в зоопарках удерживают в неволе крупных хищников. На второй этаж шла бетонная лестница с перилами, пройдя по которой мы нашли два светлых кабинета, заставленных разномастной казенной мебелью, которая заполняет все милицейские кабинеты от Бреста до Владивостока.
— Ну че, пацаны? Начинаем работать? Я в «опорнике» остаюсь, а вы на две группы делитесь и вперед — Пахом спрятал ключи от опорного и от клетки в карман и сел за стол, перекрывающий проход внутрь у входной двери. Первого пьяного мы ввели в опорный пункт ровно через минуту. Молодой парень, привалившись к металлическому столбу, меланхолично орошал мочой стенд с мутными фотографиями, с пояснительной надписью, что это передовики колхоза. Дождавшись, когда гражданин подтянет трико с оттянутыми коленями, мы взяли его под руки и провели в клетку. Наверное, он даже не понял, где оказался, молча укладываясь на пол. Пройдя пару домов, мы вышли на пригорок, заканчивающийся обрывом. В метрах пятистах, на противоположном конце села шло «веселье». В кузове грузовика участкового по заведенным в кузов доскам было загружена парочка мотоциклов, а возле импровизированного блокпоста стояло несколько легковых автомобилей, небольшой трактор и с десяток мотоциклов.
Полюбовавшись на дружную работу «продавцов полосатых палочек», мы двинулись к магазину, где забрали спящего у крыльца аборигена в фуфайке на голое тело, трусах и галошах, которого тоже сдали Пахому. Выйдя на третий круг, мы, не торопясь, двинулись вдоль дороги, когда услышали сзади странный шум. По прямой, как стрела, улице, в нашу сторону, мчался серый «четыреста пятьдесят второй» «УАЗ» — «таблетка», за которым, вертя своей красно-синей «светомузыкой», что-то хрипя в СГУ, мигая дальним светом и беспрерывно сигналя клаксоном, мчалась одна из «ГАИшных» «шестерок». Слава Богу, местные выходили из своего полукоматозного состояния и жались к заборам. Я тоже шагнул назад, не сводя глаз с ревущих моторами машин участников гонки, и вдруг почувствовал какую-то неправильность в окружающем пространстве. Сержант Вицке за моей спиной, сделал два шага вперед, выполнил свой долг, выйдя на серое полотно асфальта и красивым, повелительным жестом рукой, принуждал фургон снизить скорость и остановиться. Я успел схватить напарника за руку, с натугой, до разрыва мышц, дернуть его к себе, навсегда запомнить стеклянные глаза водителя «таблетки» в десяти метрах от себя, смотрящего прямо перед собой и не отвлекающегося на какие-то мелочи вокруг себя, когда эта «дикая охота» промчалась мимо нас. Через сто метров дорога делала поворот, «УАЗик» же, продолжая двигаться прямо, как по ниточке, взлетел над небольшим кюветом, но в полете не удержал горизонт и, даже как-то мягко, лег на левый бок. Я отпустил бледного Славу и побежал в сторону серой коробочки вездехода, еле видимой в облаке поднятой пыли.
Мертвецки пьяного водителя «таблетки» достали через пассажирскую дверь, вместе с набежавшими парнями, мы поставили дитя отечественного автопрома на ноги и даже завели его. Водителя определили в туже клетку, вездеход отогнал участковый. А потом этот суматошный день слился в череду не связанных между собой эпизодов. Я почему-то остаюсь один. Мимо меня, задев меня по колену, неспешно проезжает абориген на «Восходе-2», тормозит об закрытую калитку, въезжает во двор и окончательно останавливает мотоцикл, наехав на серое, криво сбитое, деревянное крыльцо. Выкарабкавшись из-под мотоцикла, худощавый мужик, на неверных ногах и полузакрытыми глазами, с трудом поднимается на две ступени вверх и скрывается в доме. Я тоже поднимаюсь, очищаю от пыли, к счастью не порванную брючину, после чего, давя в груди ярость, захожу во двор, со второго толчка завожу "уставший», но еще живой продукт ковровского завода и, мстительно улыбаясь и, на кочках, взвывая от боли в ушибленном колене, гоню мотоцикл в сторону грузовика участкового, в кузов которого уже загружено штук шесть двухколесных «коней», но для мотоцикла моего обидчика место обязательно найдется. Когда мы закатили многострадальный «восход» по досточке в бортовой кузов. Я успел спросить, мол, как дела, получить ответ, что местные водители себя наличием каких-либо документов не заморачивают, и после этого, почти сразу и случился тот эпизод, когда трое верховых ребят, неторопливо трусивших мимо блок поста, на своих конях, на что-то обиделись, метров с трех, треснули по новенькому крылу белой «шестерки», с синей полосой и гербом СССР на дверях, кончиком кнута, куда была вплетена некая металлическая хрень, отчего в тонком возникло сквозное отверстие. Пока канские гаишники в полнейшем изумлении смотрели в глубину этой дыры, парни, весело перекрикиваясь, поскакали в село. Взревев от ярости, сотрудники ГАИ, закинув меня на заднее сидение, как единственный на данном участке местности оперативный резерв, ринулись в погоню. Гоняя двумя экипажами вертких всадников, оставив меня в качестве заслона на узкой улице, между двух глухих заборов, гаишники приотстали, вследствие чего, я пережил кавалерийскую атаку, описанную в начале повествования, не отступил, чуть не обосрался, чуть не застрелил коняшку, чтобы, через минуту, опять остаться одному. Сделав несколько шагов, я взвыл и чуть не повис на заборе. Колено, поврежденного долбанным мотоциклистом, решило напомнить о себе. Хромая и бормоча про себя все, что я думаю о родне моего обидчика, я подошел к опорному пункта. За время моего отсутствия ситуация как-то изменилась. Возле здания шаталось три десятка молодых парней и мужиков. Они странно посмотрели на меня, но ничего не сказали, когда я, смотря только на вожделенную дверь, которая приближалась очень медленно, прошел мимо них. Постучав в запертую дверь, я был впущен во внутрь, после чего, с наслаждением упав на стул у входа, сказал старшему, что из-за травмы колена, больше никуда не пойду.
— А больше никто никуда не пойдет — Пахом, выглядел непривычно озабоченный: — Клетка полная, будем участкового ждать.
В помещении был весь мой патруль, необычно молчаливый и сосредоточенный. Через минуту Пахомов на всю ширь распахнул входную дверь, напротив которой сидел я и вышел на крыльцо. Метрах в пятнадцати наши парни из второго патруля тащили какого-то, вырывающегося из их рук, хмыря.
И тут на пятаке перед опорным пунктом началось движение. Местные бросились наперерез нашим, по свисту Пахома наши выскочили из «опорника» на крыльцо. Аборигены чуть-чуть опоздали, пропустив патруль слишком близко к крыльцу, да и стояли они несколькими группами, и в бой пошли разобщенно. Свалка на крыльце была короткой, я, постанывая и тяжело опираясь на стул, успел только встать, когда наши с задержанным заскочили внутрь, а пору местных ребят, попытавшихся ворваться в помещение на наших плечах, вытолкнули из узкого проходя и с грохотом захлопнули дверь. Я, с облегчением, упал обратно на стул, вытянул горящее болью колено, в надежде получить покой, но я ошибся. В помещении органа МВД начался форменный дурдом.
Узники клетки, половина из которых уже достаточно протрезвилась, что в полном молчании следили за схваткой на крыльце, как-то, мгновенно возбудились и, с громкими криками, стали рваться наружу. Наши открыли дверь, втолкнули в клеть последнего доставленного, и общими усилиями, смогли замкнуть решетчатую дверь до срабатывания механизма замка, но стало не особо легче. Снаружи, под громкие вопли, дверь пинали в несколько ног, изнутри прутья клетки трясли и орали. Обычные методы помочь нам не могли. Клетка, от высунутых наружу рук и ног, напоминала гигантского осьминога, который, постепенно, стал трясти прутья в такт, присоединяя новые щупальца к своеобразной мелодии, отчего толстые металлические штыри, как-то подозрительно завибрировали. Коллектив, это сила. Молодые парни глухой деревни, в такт раскачивали прутья, которые, со временем, грозились выскочить из бетонных плит. Открывать дверь и призывать задержанных к порядку с помощью физической силы был не вариант. Задержанных было больше, чем нас. А если кто-то из местных умудрится в свалке выскользнуть из клетки и прорвется к входной двери— щеколду откинуть в сторону можно за мгновение…