Караван в горах. Рассказы афганских писателей
Шрифт:
Минуту он молча смотрит на старую женщину. Потом, чуть не плача, говорит:
— Не для того я его кормил, чтобы он спал, пока дом грабят! Убью его!
Старая женщина глядит на щенка, и ей кажется, что между ним и остальными растет стена. И что щенку по ту сторону стены трудно. Тоскливо и одиноко. Она во все глаза смотрит на него и дрожит.
— Вот разошелся! Ведь он совсем маленький, — вступается она за щенка.
Все молча смотрят на собаку, будто только сейчас заметив, что она маленькая.
— И правда, щенок, — шепчутся возле дерева. — Видно, хозяин
А хозяин не унимается:
— Я его проучу. Пусть знает, как спать по ночам!
— Ты, что? Совсем рехнулся? — Женщина хватает щенка, прячет под чадру и под ропот присутствующих спешит со двора. Все же удалось спасти от расправы.
— Все равно удавлю бездельника! — орет вслед ей хозяин.
Старая женщина нашла друга. Она назвала щенка Белкой. Теперь они вместе коротали дни. Щенок вертелся у ног, хватал ее за подол платья, лизал руки, прыгал на задних лапах. У старой женщины стало легче на душе. Он смешил ее до слез. Везде бегал за ней по пятам, катился следом, как белый пушистый шарик.
— Ага, проголодался, — смеялась старая женщина, когда щенок становился на задние лапы, перебирая передними, и приносила ему поесть.
— Белка, Белка! На, на, на! Иди сюда!
И щенок, где бы ни был, мчался к ней. Женщина бросала ему еду, а он ел и причмокивал.
— Кто же тебя такого на свет родил, — приговаривала женщина.
Щенок пытался рычать, но голос у него был совсем еще тоненьким.
— Твоя мать была такой же белой, как ты? — спрашивала женщина.
Щенок лишь повизгивал в ответ.
— Конечно, пушистик, белая, как ты сам. — говорила она. Щенок тявкал, выпрашивая еду. — Ишь, голодный, как волчонок, — говорила она. — На, держи! — и бросала очередной кусок.
Наевшись, щенок благодарно смотрел на женщину, и ей казалось, что она теперь не одна по эту сторону стены. У нее есть друг. Щенок спас ее от одиночества, тоски и отчаянья.
В стене появилась брешь. Внуки снова потянулись к старой женщине. Часами играли со щенком. Разговаривали. Женщине нравилось следить за их играми. Стена отчуждения отступила. Женщина больше не была одинокой.
— Ба, а она принесет нам щенков?
— Ну, конечно, когда вырастет.
— А щенки тоже будут белыми?
— Кто знает.
— Хорошо, если бы белые.
— Слышишь, — говорила женщина, поглаживая щенка. — Щенята у тебя должны быть белые.
Дети принимались бегать, щенок за ними. Женщина радостно смеялась. Ей тоже хотелось с ними побегать, но силы были не те. Щенок избавил ее от одиночества. Вернул внуков.
Белка мало-помалу превращалась во взрослого пса. Она уже могла разгрызть любую кость своими клыками. Не визжала, а грозно лаяла, даже рычала, ощерившись. Внуки утратили интерес к собаке, и она теперь не ласкалась к ним. Женщина стала тревожиться. Снова между нею и детьми вырастала стена. Женщина звала их поиграть с Белкой, но им не хотелось. И Белка к ним охладела. Женщина обнимала собаку, гладила, говорила:
— Не давай им меня забыть. Ничего нет хуже одиночества!
Собака смотрела на женщину, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, разинув пасть, обнажив белые зубы и длинный розовый язык.
— Ты поиграй с ними, поиграй, — умоляла женщина. — Ах, как быстро я состарилась!
Белка становилась все беспокойнее. Ей стало тесно во дворе. Она рвалась на улицу. То и дело подходила к воротам и там просиживала часами. Но женщина ее не выпускала — запирала ворота. Она боялась одиночества. Белке доставались теперь куски получше. Но это не могло отвлечь ее от ворот. Собака не сдавалась. Тогда женщина привязала ее в дальнем углу двора. Та стала скулить, скребла лапами землю, выла, рычала, грызла веревку.
— О боже, — шептала женщина. — Так и умереть недолго. — И она отвязала Белку. Та снова подбежала к воротам, заглядывая в щель между досками.
Однажды, это было зимой, к воротам подошли собаки. Белка рванулась с места и залилась лаем, почуяв с той стороны ворот теплое дыхание приблудного пса. Они стояли друг против друга, разделенные воротами, и рычали. Белка стала царапать лапами доски, стремясь их раздвинуть и вырваться из плена.
— Белка! Ко мне! — крикнула женщина.
Собака, будто не слыша, продолжала вертеться у ворот в поисках лазейки на улицу.
— Белка, сюда!
Собака даже не обернулась. Женщина подошла к ней и попыталась оттащить за загривок. Собака зарычала, оскалила зубы и с ненавистью во взгляде бросилась на нее. Женщина от испуга упала на землю, изорвав платье, поранив до крови руку. Собака поджала хвост и с виноватым видом отбежала в дальний угол двора, следя оттуда за женщиной. Та взглянула на собаку, и из глаз ее потекли слезы.
— Я спасла тебя от смерти, — запричитала она, всхлипывая. Собака лежала, положив морду на передние лапы, закрыв глаза. — Я взяла тебя щенком, вырастила…
Собака подняла голову и равнодушно посмотрела на женщину. Женщина продолжала всхлипывать:
— А теперь ты уйдешь, да? Уйдешь…
Она пошла в подвал, принесла палку и, не помня себя от ярости, набросилась на собаку. Белка с визгом пустилась бежать. Женщина за ней.
— Ты тоже хочешь уйти, хочешь бросить меня…
На шум вышла невестка.
— О господи, что за день, ты что, рехнулась?!
Старая женщина, заплаканная, показала на скулившую от боли собаку.
— Вот, полюбуйся. Она тоже собирается меня бросить. Хочет уйти, а я опять останусь одна!
Старая женщина уронила палку, прошептала:
— Боже, как же я быстро состарилась, — и опустилась на землю.
К вечеру она слегла. Поднялась температура. Начался бред.
Было заполночь. Женщина спала, неровно дыша. Лоб покрылся испариной. Ей снилось, будто она в пустыне. Вокруг какие-то люди месят глину. Собираются возводить стену. Рядом с ней Белка. Она скулит, потом начинает стонать, словно человек.
— Перестань, — говорит ей старая женщина. — Не скули!