Карающая богиня, или Выстрел в горячее сердце
Шрифт:
Она сидела в этой позе довольно долго, не решаясь шевельнуться и разрушить свою нирвану. Вышедшая на крыльцо баба Настя по-своему истолковала ее выражение лица и застывшую фигуру:
– Что, дочка, об Женьке задумалась? – Она погладила Марину по голове старческой рукой с чуть искривленными ревматизмом пальцами. – Ты за него шибко не убивайся, он, шалопутный, себя в обиду не даст. С мальства такой был – чуть что, сразу в драку. Ох, как просила я Наталью, невесткуто, мне его оставить, когда она снова замуж собралась! Да где там! Ни в какую не уступила, в город увезла, а там он окончательно свихнулся. Одного не пойму – где он с
– Что значит "та самая"? Да, я Коваль, и что это меняет, баба Настя? – Марина закурила, поежилась – стало вдруг холодно, или это от волнения? – Разве я плохо отношусь к Женьке или к вам? Разве я вас чем-то обидела?
– Не в том дело. Просто не по себе сук рубит внучек мой, вот что. Разве ж пара он тебе, уголовник-то? – вздохнула бабка, разглаживая на коленях юбку.
– Да все равно мне, баба Настя, – взяв ее за руку, сказала Коваль. – Ведь я с первого дня знала, кто он, и это меня не оттолкнуло. Ведь человек он неплохой, просто жизнь так сложилась. За то, что сделал, уже отсидел, ведь так? А кто я, чтобы его судить? Мне только одно важно – что за меня он подставлял свою голову много раз, и сейчас тоже подставил. И я не брошу его ни за что. Да, замуж за вашего внука я не собираюсь, потому что был уже у меня муж, один на всю жизнь, но и с Женькой мы уже много лет вместе, он родной мне. Я очень не хотела, чтобы вы знали, кто я, но раз уж вышло так, может, оно и лучше. Если вам неприятно то, что я сказала, я уеду к себе.
– Да что ты несешь-то такое, господи! – всполошилась баба Настя, хватаясь за нее обеими руками. – Куда это ты собралась, зачем? Да Женька мне до смертушки не простит! Не думай даже, тут живи!
Но пользоваться бабкиным гостеприимством Марине пришлось совсем недолго – в футбольном клубе назревали перемены, требовавшие ее непременного участия и присутствия в городе, поэтому пришлось вернуться. Хохла освободили через две недели, ну, дело ясное – ничего против него у милиции не было и быть не могло. Коваль приехала за ним к зданию СИЗО в сопровождении двух джипов с охраной.
– Президента встречаешь, котенок? – улыбнулся Хохол, подхватывая ее на руки.
– Лучше – тебя, Женька! – Она поцеловала его, пахнущего тюрьмой, тесной камерой, табачищем и еще черт знает чем. – Поедем домой, я соскучилась. Хотя… – Марина прищурилась, разглядывая его небритое, похудевшее лицо, провалившиеся от недосыпания глаза. – Может, сначала в "Шар", а домой успеем? Не возражаешь?
– С тобой – хоть назад, на кичу, – усмехнулся Хохол. – Только, котенок, не одет я для ресторана, да и в душ бы мне…
– А меня это возбуждает, – прошептала она ему на ухо. – И душ я тебе потом сама устрою, да такой, что век не забудешь…
Глазищи Хохла блеснули в предвкушении, а Марина невозмутимо села за руль "Хаммера" и повезла его обедать в "Шар".
По обыкновению, обед затянулся, и домой они добрались только к вечеру. Отпустив всю охрану и Дашу отдыхать, Марина увлекла Женьку за собой в душ, там содрала с него все тряпки, пропахшие тюрьмой, и велела вставать в кабину. Хохол, неплохо изучивший ее за эти годы, подчинился. Она тоже быстро разделась,
Но и это было еще не все – помня о его неземной страсти к эротическим фильмам, Марина припасла в спальне баллончик взбитых сливок, протянула его Женьке, растягиваясь на постели:
– Все, что захочешь сам…
– Ты – мой праздник, – прошептал он, ложась сверху. – Мне больше ничего не нужно.
Они уснули, обнявшись, и так провели всю ночь, не выпуская друг друга из объятий.
– Котенок мой любимый… – бормотал Хохол сквозь сон, поглаживая ее. – Сладкая моя…
Марина спрятала на его груди лицо и чувствовала себя абсолютно счастливой.
Утро началось с запаха свежесваренного кофе с корицей – Хохол вернулся домой.
Коваль сидела в постели, держа обеими руками чашку с крепким ароматным напитком, в ногах у нее устроился Женька, лежа на боку и подперев голову кулачищем.
– Ты чего? – спросила она, заметив, каким взглядом он смотрит на нее.
– Соскучился, – улыбнулся Хохол.
– А-а! – протянула Марина, отпивая кофе. – Я подумала – злишься за вчерашнее.
– Не злюсь, – он переместился на подушку, обнял Марину за талию.
– Мы вставать будем сегодня? – поинтересовалась Коваль, поглаживая его по бритому затылку.
Женька уткнулся носом ей в шею и пробормотал:
– Нет. Сегодня суббота, будем весь день лежать.
– Знаешь, дружок, мне вообще-то не мешало бы в салон съездить, маникюр кошмарно выглядит, волосы тоже, да и массаж не помешал бы.
– Массаж могу и я.
– Можешь, кто бы спорил, но не тот и не там! – засмеялась она. – Давай быстренько слетаем и вернемся, даже охрану не возьмем, ну, Жень?
– Я тебе дам – не возьмем охрану! Думать забудь! – отрезал он. – Тот, кто завалил Ромашина, знал, что там была ты, мало ли что случиться может. Вспомни, столько раз было: не берешь охрану и попадаешь!
– И берешь охрану, все равно попадаешь, – сказала Марина весело. – Вставай, бугай чертов, поехали!
– Да я-то тебе зачем?
– О-па! А ты что, уволился? – удивленно повернулась Коваль к нему, стоя на пороге ванной.
– Нет. Но у меня выходной.
– И кто ж его тебе дал-то, болезный мой?
– Я не прошу ничего, я все беру сам! В том числе и тебя! – зарычал шутливо Хохол, срываясь с постели, хватая Марину в охапку и засовывая под ледяной душ. Она визжала так, что во дворе зашлись лаем собаки…
Через два часа Коваль была уже в салоне, лежала на массажном столе и расслаблялась под умелыми руками массажиста Виталика.
– Запустили вы себя, Марина Викторовна, – сетовал он, разминая ее спину и плечи. – Да и нога опять плохо двигается.
Она порой даже сама забывала о том, что правая нога так и не пришла в порядок после тяжелого ранения в позвоночник, и комплексов по этому поводу давно не испытывала, потому за помощью к массажисту обращалась крайне нерегулярно и бессистемно. Хромота была почти незаметна, хотя трость свою Марина и не забросила, а Женька любил ее любую и совершенно не выносил, когда кто-то напоминал о ее больной ноге. Вот и сейчас, сидя в углу кабинета в кресле, он моментально вскинулся: