Кардинал Ришелье. Портрет государственного деятеля
Шрифт:
Тем не менее уже в конце мая 1620 года посольство во главе с принцем крови Шарлем де Валуа, графом Овернским, выехало из Парижа. В помощь графу Овернскому были назначены опытный дипломат граф де Бетюн и аббат де Прео, настоятель собора Шатонёф. Им предписывалось посетить максимальное число германских княжеств и городов, за исключением Чехии. Под давлением габсбургской партии при французском дворе Людовик XIII отказался признать права Фридриха V на чешскую корону.
6 июня 1620 г. в городе Ульм состоялась встреча французских послов с собравшимися здесь вождями Протестантской унии, обсуждавшими предложение Максимилиана Баварского ограничить военные действия пределами Чехии и не распространять их на территорию Германии. Взамен протестанты требовали, чтобы Максимилиан воспрепятствовал переброске испанских войск из нидерландских провинций в рейнское пфальцграфство. К моменту прибытия французского посольства переговоры в Ульме зашли в тупик и их участники готовились к отъезду. Граф Овернский сумел убедить протестантских князей пойти на компромисс с Максимилианом Баварским, в результате чего 3 июля 1620 г. был подписан так называемый Ульмский договор, в большей степени отвечавший интересам Католической лиги. Неожиданная уступчивость протестантских князей имела свое объяснение: эмиссар Людовика XIII недвусмысленно дал понять вождям унии, что они не могут рассчитывать на поддержку Франции в случае продолжения конфликта. По условиям Ульмского договора Протестантская уния обязывалась воздерживаться от вмешательства в чешско-австрийский конфликт, а Максимилиан Баварский обещал содействовать тому, чтобы испанские войска не покидали пределов нидерландских провинций. Цену этим обещаниям узнали уже через год, когда испанцы оккупировали Пфальц.
Французские послы поспешили сообщить в Париж о восстановлении мира. Если Ульмский договор и был кому-то выгоден, то, несомненно, императору Фердинанду II. У протестантских князей руки оказались связанными, а их союзник и единоверец Фридрих V остался в одиночестве. Посредничество французской дипломатии оказалось поистине спасительным для императора.
Уже 5 июля 1620 г., то есть через два дня после подписания договора, Максимилиан Баварский двинул на помощь императору войска во главе с Тилли, которые вскоре соединились с императорской армией. В это время саксонский курфюрст воспользовался трудным положением Фридриха V и отхватил кусок чешской территории, на которую давно претендовал. Некоторое время спустя испанский генерал Спинола во главе 25-тысячной армии вышел из Брюсселя и устремился на Гейдельберг вопреки обещаниям, данным в Ульме Максимилианом Баварским.
Обеспокоенные французские послы отправились в Вену, где уже прочно обосновался император Фердинанд под защитой 50-тысячной армии. Их приняли учтиво, но с первых же дней держали в стороне. Попытки графа Овернского вновь предложить посреднические услуги были пресечены послом Испании, ближайшим советником императора.
Франция сыграла свою роль, и теперь в ней уже не нуждались, во всяком случае, в ее дипломатических услугах. Фердинанд II и его католические союзники готовились к военному разгрому Фридриха V с целью восстановления австрийского суверенитета над Чехией и Моравией.
9 ноября 1620 г. в сражении у Белой Горы императорские войска и армия Тилли разбили чешские полки, предводительствуемые графом Ангальтом, и католическая армия вошла в Прагу. Фридрих V вынужден был искать убежище — сначала в Бадене, затем в Брауншвейге. Чехия и Моравия были возвращены под власть императора и католицизма. Воспользовавшись успехом австрийцев и баварцев, испанский генерал Спинола оккупировал Пфальц. В результате в 1621 году сложился устойчивый перевес сил габсбургско-католического блока. Вновь возникают химерические проекты всемирной католической монархии.
Французской дипломатии не оставалось ничего другого, как пожинать горькие плоды недальновидной политики тех, кто ее направлял из Лувра. В депешах королю граф Овернский впервые осмеливается усомниться в правильности этой политики. Даже утверждает, что единственно правильной линией была бы поддержка протестантских княжеств против Габсбургов.
Известие о разгроме Фридриха V у Белой Горы вызвало смятение в Париже. В Королевском совете идут жаркие споры. Ищут виноватых, перекладывая друг на друга ответственность за допущенный серьезный просчет.
Неблагоприятная для Франции обстановка складывалась и в Северной Италии, где французская дипломатия также оказалась не в состоянии противодействовать испанской экспансии. Давние союзники оставлены ради сомнительных сиюминутных выгод.
Епископ Люсонский тяжело переживал провалы французской дипломатии, так же как и собственную бездеятельность. Обещанное Люинем кардинальство по-прежнему оставалось не более чем мечтой. Ришелье знал о коварстве фаворита, но он и не подозревал, что Люинь лично просил папского нунция передать в Рим мнение короля о нежелательности возведения епископа Люсонского в сан кардинала. Вообще нунций оказался в весьма деликатном положении, поскольку Мария Медичи настойчиво добивалась кардинальской шляпы для своего любимца. Она забрасывала прошениями Людовика XIII, монсеньора Бентивольо и даже самого папу римского.
11 января 1621 г. из Рима пришло сообщение об очередном посвящении в кардиналы. Ришелье не обнаружил себя в списке. Зато там значился архиепископ Тулузский, сын д'Эпернона. Ришелье уязвлен до глубины души. «Во Франции, — философски замечает он, — самое лучшее лекарство — терпение». Он понимает, что пока Люинь у власти, там не будет места для него — человека, как он убежден, во всех отношениях куда более достойного. Вести же открытую борьбу с всесильным фаворитом епископу явно не под силу. Поэтому он так упорно держится за королеву-мать. Он знает о глубокой, непреодолимой ненависти, которую Мария Медичи питает к де Люиню. Но королева не умна и в поединке с изворотливым временщиком, несомненно, проиграет, поэтому необходимо умело направлять ее борьбу, самому оставаясь в тени и демонстрируя лояльность по отношению к Люиню.
Королева все более настойчиво требует места в Королевском совете для себя и Ришелье: она вернется в Париж, только если выполнят это ее условие.
Тем временем в конце 1620 года вспыхнули волнения среди гугенотов. На своей нелегальной ассамблее в Ларошели они приняли решение самостоятельно чеканить монету, устанавливать налоги, комплектовать армию, возводить крепости и назначать командующих в пределах контролируемых ими провинций. Своим главнокомандующим они провозгласили герцога де Роана. Франция вновь сползала в пропасть гражданской войны.
А де Люинь продолжал прибирать к рукам бразды правления. Маршал Франции, который не провел ни одного крупного сражения, он под предлогом предстоящего похода против «гугенотской ереси» требовал для себя звания коннетабля.
Претензии фаворита смутили даже послушного его воле Людовика XIII. Повторялась история с Кончини. В обществе нарастал открытый протест против всевластия временщика. Появились многочисленные памфлеты и так называемые les libelles — ругательные письма в его адрес. Печатавшиеся на набережной Августинцев, эти своеобразные листовки-газеты продавались всем желающим на Пон-Нёф за умеренную плату. Они и раньше были орудием противоборствующих партий и личностей, особенно в годы религиозных войн. При Генрихе IV они постепенно исчезли, но возродились при Кончини и Люине.
Теперь доподлинно известно, что в составлении многих памфлетов и ругательных писем против де Люиня самое активное участие принимал и епископ Люсонский, тщательно скрывавший свое авторство. Наиболее известный памфлет Ришелье многозначительно назывался «Приветственная речь и впечатление об умирающей Франции. Заклинание, обращенное к королю, и призыв ко всем добрым французам». В иносказательной форме Ришелье призывал короля исправить трудное положение, в котором оказалась Франция. Он советовал предотвратить новую гражданскую войну, которая была бы убийственной для страны, упорядочить финансы, изгнать из Королевского совета приверженцев «иностранной партии», примириться с королевой-матерью. По существу, Ришелье подверг резкой критике всю внутреннюю, внешнюю и финансовую политику администрации де Люиня, покачав ее пагубные последствия для Франции. Любопытно, что он неоднократно вспоминает благословенные времена «доброго короля Генриха». Более того, устами Генриха IV осуждает «дурных советников» короля и выражает удивление тем, что сын правит без материнской поддержки.