Кардинал Ришелье. Портрет государственного деятеля
Шрифт:
Факультет назначил ему двух оппонентов — бакалавров теологии. Современники утверждают, что диссертант свободно отводил одно за другим их критические замечания; сила аргументации и легкость изложения вызвали одобрение старых богословов и восхищение молодых. Жюри факультета единогласно проголосовало за присуждение Ришелье ученой степени доктора богословия.
Два дня спустя епископ Люсонский удостоился чести быть принятым официально в число достопочтенных докторов Сорбонны. Природные способности в сочетании с редким трудолюбием и настойчивостью позволили Ришелье завершить полный курс обучения на четыре года раньше установленного срока. Это редко кому удавалось. Благожелатели и завистники — все пророчили молодому богослову блестящее будущее.
Начало нового, 1608 года, первого по-настоящему самостоятельного года жизни, застало Ришелье в постели, к которой он был прикован три долгих месяца. Его одолевают изматывающая мигрень, невыносимые боли в суставах; непонятный воспалительный процесс постепенно охватывает руки, ноги, а затем и все тело. Боли такие, что лишают его последнего утешения — чтения. Слабый организм 22-летнего честолюбца не выдержал сильнейшего напряжения последних лет. Внезапные приступы лихорадки, мигрень и бессонница будут преследовать его до конца дней. Врачи и историки, ломавшие голову над характером непонятной болезни, унесшей Ришелье в могилу еще до наступления старости, сходятся на том, что она была вызвана постоянным нервным напряжением и непрерывной работой, явно непосильными для его хрупкого здоровья. Поистине его голова была создана для другого тела.
Ужасные головные боли и хроническая бессонница были, по всей видимости, связаны с душевными заболеваниями, имевшими место в родне дю Плесси. Незначительные психические отклонения были у старшего брата Ришелье — Альфонса, монаха-отшельника: в еще большей степени им была подвержена младшая сестра Николь. У самого Ришелье час го и беспричинно менялось настроение, иногда он впадал в меланхолию и даже депрессию, тем более удивительную для столь деятельной, активной натуры. Ришелье не всегда мог контролировать свое поведение, несмотря на школу, пройденную у Плювинеля. Современники кардинала говорили о частых взрывах эмоций у него, проявлявшихся в неожиданных и резких криках, переходивших в завывания. Ему были свойственны — правда, нечасто — непонятные состояния: он вдруг воображал себя лошадью и с громким ржанием бегал вокруг письменного стола или бильярда.
Какой могучей волей надо было обладать, чтобы всю жизнь преодолевать физическую немощь и душевные недуги! Убеждение в своем высоком предназначении, которое другого могло бы превратить в заурядного обитателя сумасшедшего дома, неустанное служение, можно даже сказать, поклонение raison d'etat (государственному интересу) в сочетании с бесспорными талантами сделали Ришелье выдающимся государственным деятелем Франции.
К началу февраля 1608 года молодой епископ оправился от болезни и стал появляться при дворе. Нередко Ришелье можно было видеть в обществе самого Генриха IV, который несколько фамильярно называет его «мой епископ» и прозрачно намекает на возможную карьеру. Ришелье часто приглашают выступать с проповедями, собирающими большую аудиторию. Он входит в узкий круг модных придворных проповедников. На Великий пост ему оказана честь: он служит в королевской приходской церкви Сен-Жермен-л'Оксеруа в компании с отцом-иезуитом Коттоном — духовником Генриха IV. Быстрый успех епископа Люсонского вызывает в Париже те же чувства, что и ранее в Риме, — восхищение и зависть.
В своих связях при дворе Ришелье проявляет разборчивость и осмотрительность: он ищет дружбы только с наиболее влиятельными людьми, избегая обременительных, ненужных связей. Ему удается добиться расположения одного из фаворитов короля кардинала дю Перрона, великого капеллана Франции. К Ришелье благоволит и отец Коттон. Зато другой фаворит короля герцог де Сюлли, занимавший к тому же должность губернатора Пуату, родины Ришелье, не жаловал епископа Люсонского. Все попытки молодого честолюбца войти в доверие к влиятельному гугеноту успеха не имели. Его чрезмерная предупредительность к дю Перрону не осталась без внимания Сюлли. Ришелье получил один из первых уроков: нельзя одновременно ставить на двух лиц, возглавляющих враждующие партии.
Не завязались поначалу отношения Ришелье и с окружением королевы Марии Медичи, которая собирала вокруг себя всех недовольных политикой Генриха IV. Все более отдалявшаяся от мужа, а вернее — отдаляемая им самим, королева не могла симпатизировать тому, кто энергично пытался войти в окружение короля. У Марии Медичи не было никаких оснований видеть в епископе Люсонском «своего человека»-, и потому она отвергла верноподданнические авансы Ришелье. Встретив прохладный прием, он и сам охладел к флорентийке. Ничто, казалось, не обещало их будущей интимной дружбы.
Шли месяцы беззаботной жизни при дворе, и Ришелье все чаще испытывал неудовлетворение. Правильнее даже сказать, что неудовлетворение он испытывал от своего двусмысленного положения при дворе. Кто он? Епископ без резиденции. Князь церкви без какого-либо духовного и тем более политического влияния. Одинокий, в сущности, человек, чье непрочное положение целиком зависит от превратностей жизни и благорасположения сильных мира сего. Он понял, что в Париже ему нечего и мечтать о дальнейшем возвышении. Честолюбие и трезвый расчет взяли верх над тщеславием и удобствами столичной жизни. Ришелье принимает решение оставить Париж и отправиться в Люсон. Он должен стать настоящим епископом с собственной епархией и резиденцией. Проявив себя должным образом в провинции, он обязательно вернется в Париж в новом качестве — опытного администратора.
В написанных впоследствии многотомных «Мемуарах» Ришелье ни слова не говорит о мотивах своего неожиданного отъезда из Парижа в Люсон. Причину объясняет один из наиболее авторитетных биографов кардинала академик Габриэль Аното: «Планы Ришелье были вполне определенными: выиграть несколько лет, пополнить образование, приобрести репутацию человека долга и способного администратора, заслужить уважение своих сограждан и быть готовым воспользоваться, но без поспешности и осмотрительно благоприятными возможностями. Он покинул Париж в надежде вернуться туда. И он туда вернется повзрослевшим, более опытным, более известным и уважаемым. Он отдаляется от двора еще школяром. Он вернется туда зрелым, уверенным в себе мужем, с чувством исполненного долга».
В середине декабря 1608 года, приведя в порядок текущие дела и нанеся прощальные визиты, епископ отправляется в путь.
Конец 1608 года. Последний период правления Генриха IV. Позади четыре десятилетия кровопролитных и разорительных религиозных войн. Королевская власть в тяжелой и длительной борьбе сумела утвердить себя перед опасными и сильными противниками — Католической лигой и гугенотской партией, которые, несмотря на непримиримое религиозно-политическое противоборство, объективно сходились в одном — в неприятии сильной центральной (королевской) власти, в настойчивом стремлении отстоять привилегии старой феодальной знати, ее полуавтономию. И здесь крайности, как это час го бывает, сошлись. Королевский власти приходилось вести неустанную борьбу на два фронта. Вели ее истые католики Генрих II, а затем его сыновья Франциск II, Карл IX и Генрих III, действовавшие под руководством Екатерины Медичи. Продолжил борьбу и вчерашний гугенот Генрих IV, добившийся более ощутимых успехов. Он сумел заметно ослабить, хотя и не сломить окончательно, сопротивление старой феодальной знати и добиться установления долгожданного внутреннего мира в исстрадавшейся стране, умело сочетал в своей политике решительность и гибкость, карательные действия и компромиссы.
Влияние Католической лиги было значительно подорвано. Протестантская оппозиция получила удовлетворение Нантским эдиктом (13 апреля 1598 г), предоставившим гугенотам достаточно широкую свободу вероисповедания и гражданские права, равные с правами католиков. Секретные приложения к Нантскому эдикту оставляй гугенотам их крепости, в том числе такие важные, как Ларошель, Монпелье, Монтобан и др. «Они (гугеноты — П. Ч.) оставались, таким образом, государством в государстве, началом хотя побежденным, но не безвредным, с которым рано или поздно должна была вступить в борьбу центральная власть», отмечал по этому поводу выдающийся русский историк Тимофей Николаевич Грановский. И все же Нантский эдикт дал центральной власти необходимую передышку, которую она использовала для экономической и политической консолидации страны, отвечавшей ее насущным интересам.