Карьеристки
Шрифт:
Она вздохнула, руки Питера двигались от ее бедер к соскам, едва касаясь кожи, он понял, такие прикосновения разжигают ее больше всего. Он был внутри нее, он продвигался все глубже и глубже, словно добираясь до самой сути, где таилось удовольствие, двигался ровно, не сбиваясь с ритма, что вызывало у нее волну экстаза. Он почти кончил, но не давал ей достичь самой вершины.
— Неплохо, да? — насмешливо спросил Питер. — Спать с врагом?
— А я Мата Хари, — сказала Ровена. — Я использую тебя.
Он хихикнул
Ровена застонала от наслаждения, в голове образовалась звенящая пустота. Стоило ей взглянуть на Питера, и она забывала о своей вине, о ревности — Питер продолжал встречаться с Топаз. О стыде. И о горько-сладкой радости, возникавшей при каждом его появлении.
Всякий раз Ровена говорила себе: последний раз.
Но ни одна встреча не становилась последней.
Ровена просто не могла справиться с собой. Все юные годы заточенная в женской монастырской школе, девственница, Ровена презирала мальчиков, и ни на кого ее тело не реагировало, как на Питера. Она была холодная девочка, с характером — замкнутая, гордая. Топаз Росси стала ее первой по-настоящему близкой подругой. Ради дружбы Ровена пыталась скрыть свои чувства. И даже отвергла Питера тогда, на балу.
Но не смогла справиться с желанием.
Ровена предала Топаз, найдя для этого тысячу извинений. Топаз слишком вульгарна для Питера. Она не подходит ему. Иностранка. И очень бедная. А она, Ровена, — само совершенство: из той же страны, того же круга, того же класса. Кеннеди — джентльмен, она — леди. Предрассудки, с которыми Ровена боролась всю жизнь и которые всегда презирала, она использовала теперь, чтобы убедить себя — она поступает правильно. Ровена держалась с Топаз сухо, отмалчивалась, когда подруга пыталась поговорить. Уверяла себя, что дружба с Топаз — ошибка с самого начала, они слишком разные.
— Еще раз, — попросила Ровена, и ее соски от удовольствия вздыбились. — Ну еще раз, еще раз.
— Ты просто чудо, — возбужденно шептал Питер. Это правда. Она так естественна в сексе. Вздрагивает от каждого прикосновения, что дико возбуждает его, отзывается на малейшую ласку, на каждый горящий взгляд, каждое прикосновение пальцев.
Даже в самый первый раз она достигла наивысшего удовольствия.
И это холодная надменная Ровена Гордон!
Кеннеди ухмыльнулся, проникая в нее все глубже. Жизнь полна сюрпризов.
Топаз Росси шла вдоль Брод-стрит, к Крайстчерч. У нее было хорошее настроение. В отличие от студентов-англичан, воспринимающих окружающее как само собой разумеющееся, красота Оксфорда ее просто очаровывала. По сравнению с маленьким городком в Нью-Джерси это — другая планета, думала Топаз, через решетчатые железные ворота глядя на Тринити-колледж, пронесший безукоризненную красоту через века, на внушительные бюсты римских императоров, обрамлявших вход в Театр Шелдона.
Мимо проносились на велосипедах студенты, их черные плащи раздувались на ветру. Они двигались в «Блэкуэлл», университетскую книжную лавку, где можно свободно рыться на полках. Она улыбнулась: интересно, выберут они скучнейшие учебники или низкопробные романы с множеством сексуальных сцен?
Она повернула вниз, к главному входу, заглядывая во дворик библиотеки Бодли, главной в Оксфорде и одной из самых прекрасных в мире. Топаз обошла несколько раз вокруг, любуясь красотой, но отсюда книги выносить нельзя, и она редко пользовалась этой библиотекой. Топаз — современная девица и предпочитала заниматься в своей комнате, с чашечкой кофе, слушая Арету Франклин.
Две внештатницы, работавшие на «Червелл», помахали ей. Девушки писали для странички по искусству и о работе студентов.
— Ну как репортаж? Продвигается?
— Хорошо, — ответила девушка помоложе. — Вчера вечером здесь была интересная группа с Уэст-Энда, они ищут таланты. И я собираюсь взять интервью у Мэри Джексон, их руководителя.
— Короче говоря, она хочет, чтобы ей выделили место в следующем номере, — ухмыльнулась подруга.
Первая толкнула ее локтем.
— Ну что же, посмотрим, когда получим материал, — сказала Топаз, ощущая себя очень взрослой. Ей не хотелось портить кому-то настроение. Она собиралась встретиться с Питером и не могла дождаться момента. Жизнь так хороша.
Девушки помахали ей рукой и ушли.
Топаз откинула с лица рыжие кудри. Некоторым американцам здесь очень тяжело учиться. Не понимая английского юмора, они уезжали из Оксфорда в полном убеждении, что местные терпеть не могут иностранцев, особенно американцев.
Топаз думала иначе.
«А может, просто Ровена заставила меня увидеть все другими глазами? — подумала она. — Или Питер».
Кожа все еще хранила память о его утренних ласках. Особенно там, где он слизывал шампанское.
— Поздравление с завершением второй статьи для национальной газеты.
Эта статья тоже получилась. И она отправит ее сразу, как только выйдет первая, значит, после выборов. Ровена уже будет радостная, взволнованная, перестанет нервничать, выйдет из стресса, а то в последнее время она какая-то странная, отчужденная.
Топаз задержалась на секунду на Ориел-сквер, что у заднего входа в колледж Питера, она думала о статье, о любовнике, о подруге — все крутилось в голове одновременно. Мягкое солнечное тепло припекало затылок, ей казалось, она купается в ванне, наполненной чистым счастьем.
Ровена снова ощутила ком в груди. Она не могла ни дышать, ни плакать.
— Нам надо остановиться, — сказала она тихо. — Я не должна была на это идти.
Питер предложил ей сигарету, но она покачала головой.
— Но ты же пошла, — сказал он.
Он ощущал свою власть над ней. Каждый раз заставлял ее преодолевать колебания, заглушать голос совести, все отбросить. Это льстило его тщеславию: он занимается любовью с обеими — с Топаз Росси и Ровеной Гордон — в один день.