Карфаген должен быть разрушен
Шрифт:
Но его слова не успокоили мать. Залившись слезами, она убежала на второй этаж, в женскую половину дома. Отец и гость склонили головы у алтаря семейных божеств.
Бронзовый воин на агоре не улыбался. Лицо у него было спокойным и суровым, каким оно виделось тем, кто знал Филопемена непобедимым воителем, добившимся объединения всего Пелопоннеса и независимости его народов и городов от Македонии и Рима.
Лет через пять после встречи с Филопеменом, когда Полибий уже стал эфебом и, принеся клятву верности своему городу и Ахейскому союзу, получил оружие и вместе с ним гражданские права, вся Эллада была потрясена вестью о гибели Филопемена. Плененный после поражения ахейских всадников у стен Мессены, Филопемен был брошен в подземелье и по приказу мессенских властей приговорен к казни.
Говорят, когда государственный
Через несколько дней после этого ахейцы избрали стратегом отца. Вторгшись в Мессению, Ликорта опустошал страну до тех пор, пока Мессена не открыла ворота. В страхе перед возмездием члены городского совета, приговорившие Филопемена к казни, сами приняли яд.
Так произошла вторая встреча Полибия с Филопеменом. Траурный путь от Мессены до Мегалополя занял целый день. Ликорта и ахейские старейшины шли, увенчанные венками. Урну с прахом едва было видно из-за множества лент и цветов. Ее нес Полибий. И все жители окрестных городов и деревень выходили к дороге и, прикасаясь к урне, бросали взгляд на юношу. И сам он всегда помнил об обращенных к нему лицах, о слезах, лившихся из глаз, о жалобных воплях, раздававшихся на пути до Мегалополя.
На агоре была воздвигнута колонна, и возле нее с почестями погребена урна. Статуя Филопемена появилась позднее, когда тысяча ахейцев была увезена римлянами.
На мраморе лежали цветы. Народ Мегалополя не забыл Филопемена. «Значит, он помнит и о нас, — думал Полибий, — о наследниках Филопемена, вынесших несправедливые удары судьбы».
Сердце его наполнялось гордостью.
«Теперь в Коринф! — думал он, и в памяти встал этот залитый солнцем город у двух морей. — В столице Ахейского союза я встречусь со старыми друзьями, найду Критолая, побываю на заседании ахейского синода. Может быть, я опять смогу быть полезным отечеству. Пожалуй, если меня будут выдвигать в гиппархи, я откажусь. Но какие-то советы дать смогу. Ведь недаром я провел в Риме целых семнадцать лет и занимался к тому же историей. Скольких бед может избежать тот, кто и в трудных обстоятельствах настоящего, и для предвосхищения будущего использует опыт прошлого! Люди это почему-то забывают».
О МЕРТВОМ — ПРАВДУ
Катона провожал сенат в полном составе. Покойник в пурпурной тоге цензора уже не внушал страха. Лицо пергаментного цвета с выступившими на скулах желваками приобрело выражение умиротворенности.
Впереди, извлекая из труб, рожков, кларнетов жалобные звуки, шли музыканты. За ними следовали мимы в масках сатиров. Они, как им полагалось, кривлялись и приплясывали. Архимим в рыжем парике на голове изображал самого Катона. При виде какого-нибудь раба, наблюдавшего за похоронами, он устремлял на него пронзительный взгляд. «Почему разинул рот, вороний корм? На мельницу! Раб должен работать или спать!» На вопрос: «Катон, сколько тебе лет?» — архимим к восторгу толпы обронил: «Карфаген должен быть разрушен!»
Процессия достигла ростр [93] . Гроб прислонили к ним таким образом, что покойник оказался в полу вертикальном положении со склоненной головой, словно бы Катон приготовился слушать похвальную речь.
Мимы и музыканты отошли в сторону, и вокруг гроба на своих переносных креслицах из слоновой кости расположились сенаторы. Вперед вышел Секст Элий Пет. Ему предоставили слово как единственному сенатору, с которым Катон не был в ссоре.
— Здесь, о квириты, — начал оратор, — вы не видите изображений предков покойного. Но знайте, это были достойные люди. О прадеде Катона известно, что он потерял пять коней в сражениях, и государство возвратило ему их стоимость. Сам Катон вступил на службу семнадцати лет, когда Ганнибал, сопровождаемый удачей, опустошал Италию. Уже тогда Катон отличался силой удара, стойкостью и гордым выражением лица. Своим свирепым криком он вселял в неприятеля такой ужас, что тот бежал без оглядки.
93
Ростра — в Древнем Риме трибуна на Форуме, украшенная носами вражеских кораблей.
Среди сенаторов произошло движение.
— Катон, — продолжал оратор, — начал свою службу при Фабии Максиме и сблизился с этим человеком, взяв его жизненные правила себе за образец. Потом он стал квестором [94] при Сципионе Африканском, а вернувшись в Рим, вошел в сенат. Затем он исполнял должности претора, консула и цензора. Воюя в Испании, он разрушил больше вражеских городов, чем провел там дней, а был он там год. Нужно ли вспоминать о цензуре, обессмертившей его имя! Какое рвение проявил он в борьбе с роскошью и в защите государственных интересов! За свою долгую жизнь Катон произнес более трехсот речей, полных остроумия и блеска. Вы знаете, что каждую из речей он начинал обращением к богам, и потому мы запомним его как человека богобоязненного, верного отеческой религии и враждебного всяким новшествам. Преданный супруг, справедливый господин — таким он был дома для близких и слуг. А что мне сказать об ученых трудах усопшего по истории, агрономии, военному делу?! У нас в Риме нечего узнать, нечему научиться, чего бы он не знал и не описал в своих сочинениях.
94
Квестор — должностное лицо в Древнем Риме, ведавшее финансовыми делами.
После окончания речи гроб опустили. Сенаторы помоложе взвалили его на плечи, и похоронная процессия двинулась к городским воротам.
За воротами, поодаль от дороги, с обеих сторон украшенной погребальными сооружениями, был уже подготовлен костер из сложенных накрест еловых ветвей. На него положили тело. Сын Катона от второго брака (своего первенца Катон пережил) поднес к ветвям факел. Костер задымил, и вскоре пламя скрыло то, что осталось от Катона.
И вот уже сенаторы расходятся по домам, предоставив родственникам честь собирать в пепле полуобгоревшие кости для погребальной урны.
Два старика, Сульпиций Гал и Элий Пет, возвращались вместе.
— Мой друг, — сказал Сульпиций, — ты честно выполнил свой долг, сказав о покойнике, как положено обычаем, одно хорошее. Но признаюсь, слушая твою речь, я не узнавал Катона и мысленно произносил другую речь. Я говорил сам себе: «Да, с Катоном ушла целая эпоха. Это был последний из римлян, сражавшихся с Ганнибалом. С его именем связаны события полувека. Но на войне с Ганнибалом он более всего прославился враждой с великим Сципионом. С патрицианской щедростью Сципион осыпал своих смелых воинов подарками, чем вызвал ярость скаредного Катона. Катон осмелился публично порицать своего начальника за то, что он нарушает старинную простоту и умеренность. Сципион ответил на это: «Напрягая все силы для завершения войны, я не нуждаюсь в бережливом квесторе и буду отчитываться отечеству не в деньгах, а в делах». После этого Катон засыпал сенат кляузами, обвиняя Сципиона в таких страшных грехах, как появление в греческой одежде и обуви, в занятиях гимнастическими упражнениями, в чтении греческих книг. Сенат едва не отнял у Сципиона командование войском. Победив Ганнибала, Сципион одолел и Катона. Но тот не сдавался и, упрочив свое влияние в сенате и в комициях [95] , в конце концов добился того, что Сципион покинул Рим. Ты вспомнил о цензуре Катона. Она действительно останется в памяти своей парадоксальной строгостью и злоупотреблением властью. Одного сенатора Катон исключил за безобидную шутку…
95
Комиции — законодательные и выборные собрания граждан в Римской республике.
— Да, да, — перебил Элий. — Катон обратился к нему с вопросом: «Скажи, Авл, по совести и по душе, есть ли у тебя жена?» По совести говоря, есть, но она мне не по душе», — ответил вопрошаемый.
— А как грубо и оскорбительно проводил он ревизию всадников, — продолжал Сульпиций. — Как он насмехался над одним толстяком, сказав, что не может быть полезен государству тот, у кого все от ног до головы — сплошной живот. Вообще это был человек грубый и невежественный, хотя и не лишенный способностей. Дома он был отвратительным тираном для жены и сыновей и палачом для своих рабов.