Карфаген должен быть разрушен
Шрифт:
Но в эллинистической литературе можно встретить и характеристику троянцев как людей, обладающих качествами и добродетелями, присущими грекам {598} . [215] К концу IV века римские аристократы, похоже, взяли на вооружение идею троянского наследия именно по той причине, что она позволяла им утверждать и свою этническую исключительность, и причастность к престижной эллинской культурной традиции {599} . В следующем столетии, по мере того как возрастал интерес к Риму западногреческой интеллигенции, особенно на Сицилии, приумножалось и разнообразие вариантов историй о его основании либо греческими, либо троянскими поселенцами {600} . [216]
215
Сага об Энее, позднее еще более приукрашенная, проистекает из греческого гомеровского эпоса. Впервые упоминает
216
Греко-сицилийский писатель Каллий (Callias /Fr. 5A Dionysius 1.72.5/) утверждал, что Рим основали братья-близнецы Ромул и Рем, третий безымянный брат, отпрыск Латина (царя латинов) и Рома (женщина из Трои, прибывшая в Италию с Энеем, но не имевшая к нему никакого отношения). Алким, тоже историк из Сиракуз, предложил иную версию истории, в которой Ром, сын Ромула и внук Энея, основал город (Vattoune 2002, 220). Настолько возрастала значимость Рима, что к IV столетию целый ряд греческих писателей, представителей школ и Аристотеля и Платона, приписывали Риму эллинистическое происхождение (Dionysius 1.72.3–5; Plutarch Cam. 22.2). Vattuone (2002, 220) объясняет настойчивость, с которой многие сиракузские авторы IV — III веков стремились присвоить Риму латинскую и/или троянскую, а не греческую наследственность, тем, что из-за его альянса с Карфагеном в нем видели врага западных греков. Однако отношение греков к троянцам уже было несколько иное. Тимей, положительно относившийся и к Риму, утверждал, что он был основан троянцами.
Хотя римляне уже располагали собственным мифом об основании города двумя близнецами-найденышами Ромулом и Ремом, в конце IV века истории, связывавшие происхождение города с троянскими и греческими поселенцами, были особенно популярны среди той части римской аристократической элиты, которая интересовалась греческим языком, искусством и политикой [217] . Со временем этот набор легенд был искусно инкорпорирован в предысторию, повествующую о различных наплывах греческих и троянских пришельцев и заканчивающуюся основанием города Ромулом и Ремом, которые рассматриваются как прямые потомки Энея. И эти былины не являлись всего лишь продуктом культурного нарциссизма. Они служили и важным политическим подспорьем. К примеру, Деметрий Полиоркет, царь Македонии, в начале III века, стремясь заручиться поддержкой римлян в борьбе с этрусскими пиратами, уповал на родство предков {601} .
217
Притягательность греческих этнографических теорий заключалась не только в самих идеях, но и в научных риторических формулировках. Bickerman 1952a; Momigliano 1975, 14–15; Cornell 1995, 60–63.
Восшествие Геркулеса Непобедимого
К началу великой итальянской экспансии Рима в IV веке культ Геркулеса уже полностью сформировался. Как мы отмечали ранее, поклонение ему на Бычьем форуме восходит к архаическому периоду, и к этому времени божество окончательно избавилось от прежних синкретических свойств, в том числе и от каких-либо ассоциаций с Мелькартом. В 399 году отправление культа Геркулеса вошло в религиозный календарь Рима, а с 312 года он получил статус государственного кумира и героя. Примерно в это же время был построен и первый официальный храм в честь Hercules In-victus, Геркулеса Непобедимого, — явное признание победоносности эллинистического мира. Естественно, наследниками Геркулеса пожелали стать многие знатные семьи римской аристократии, в том числе и Фабии, объявившие героя своим прародителем{602}.
Хотя история, ассоциирующая Геркулеса с Римом, имеет очень древние корни, миф о его визите в Паллантей и убиении великана Кака, очевидно, был отшлифован и приведен в надлежащий вид в последние десятилетия IV или в начале III века, что может указывать на его прямую связь с политическими устремлениями Рима в Италии [218] . Претензия на то, что Геркулес убил Кака именно в Паллантее (место основания Рима), обеспечивала городу привилегированное и престижное положение в сравнении с латинскими соседями. В некоторых вариантах легенд о Геркулесе утверждается, будто на месте будущего Рима он породил и Латина, родоначальника лати-нов {603} . Вооружившись собственной версией преданий о Геркулесе, римляне могли и претендовать на престижное греческое происхождение, и доказать законность своих прав на владение всей Италией для создания общего Геркулесова государства. По крайней мере былинный герой открывал дорогу римлянам в древние города Великой Греции, многие из которых тоже записали его в отцы-основатели. Здесь, опираясь на престижное родство с греками, они смело могли реализовывать и свои политические интересы.
218
Греческий аркадский царь Эвандр был вписан в мифологическое прошлое Рима именно в этот период (Bayer 1926; Cornell 1995, 68–69).
Таким образом, увлечение троянской и геркулесовской мифологией в конце IV — начале III века все больше сближало римскую сенаторскую элиту с греческим миром, что неизбежно отражалось на отношении римлян к карфагенянам. Безусловно, римляне не ассоциировали себя с греками, но уже считали себя людьми, живущими на греческой стороне этнокультурных баррикад, отделявших цивилизованный эллинистический мир от варваров, к которым, конечно же, относились карфагеняне. Эти теории размежевания человечества не были всего лишь досужими умозаключениями самозваных мыслителей. В них инвестировались опасные предпосылки для формирования агрессивных альянсов, развязывания войн и аннексии чужих территорий. Признание римлян цивилизованными людьми можно считать политическим решением, которое периодически пересматривалось греческими правителями (когда этого требовали обстоятельства). Известна блестящая пропагандистская акция Пирра против римлян: выпущенная по его указанию серебряная тетрадрахма недвусмысленно ассоциировала полководца с Александром Великим. На ней изображались греческие герои Геракл и Ахиллес{604}.
Эти образы означали: Пирр, подобно своим славным предшественникам, поведет италийских греков на борьбу с варварами, которые им угрожают. Пирр воспользовался тезисом о троянском происхождении римлян как пропагандистским лозунгом для того, чтобы призвать под свои знамена италийских греков. Он-де следует примеру знаменитого предка, великого греческого героя Ахиллеса, борясь с римлянами, потомками троянцев{605}. Политизация этнических категорий сыграла свою роль и позднее, в 263 году, способствуя эскалации Первой Пунической войны: элимский город Сегеста поубивал давних союзников-карфагенян и перешел на сторону римлян, ссылаясь на общее происхождение от троянского героя Энея{606}.
Возросший интерес римлян к своим троянским и геркулесовским корням вряд ли послужил главной причиной их разрыва с карфагенянами, хотя римская элита, конечно, могла перенять у сицилийских греков стереотипное восприятие Карфагена как агрессивной и захватнической державы. Однако именно этим интеллектуальным фактором можно объяснить обострение отношений между Римом и Карфагеном и окончательный их разрыв, произошедший в первые десятилетия III века. Судя по сохранившимся фрагментам произведений, такой историографической точки зрения придерживался и Тимей. Несмотря на длительное пребывание в афинском изгнании, он понял, что после провальных кампаний Агафокла и Пирра делить Центральное Средиземноморье будут карфагеняне и римляне, а греки останутся на задворках {607} . Вообразив такой печальный (по крайней мере для западных греков) сценарий, Тимей сконструировал и синхронность основания Карфагена и Рима — в 813 году {608} . Прилежно проведя исследования, включавшие вроде бы беседы со знающими людьми, Тимей пришел к выводу о троянском происхождении и римлян, и латинов [219] .
219
Согласно Тимею, празднество Октябрьского коня в Риме — ритуальное жертвоприношение лошади — проистекает из завоевания греками Трои (Polybius 12.4b. 1–12.4 с. 1). Он утверждает также, что Penates, священные реликвии, якобы привезенные Энеем из Трои, хранились в латинском городе Лавинии (Dionysius 1.67.3–4). Об исследовательской методике Тимея: Festus Rufus Avienus 190 L. Полибий скептически относился к претензиям Тимея на достоверность своих сообщений, основанных на посещении городов и беседах с их обитателями (Polybius 12.4d. 1–2).
Пенаты — боги-хранители домашнего очага, а затем и всего Римского государства и народа. Дома обычно хранились два пената из дерева, глины или камня.
В том мире, какой виделся Тимею, Рим был и троянским и греческим городом, и противовесом угрозе Карфагена, и потенциальным защитником западного греческого лагеря, и это мнение римляне охотно бы поддержали. Хотя и очень мало сохранилось из того, что Тимей писал о Пирре, мы можем предположить: главной ошибкой западных греков он считал то, что они выступили против Рима, троянско-греческого города, подлинного наследника Геракла (в то время как Пирр себя считал его наследником), а не против общего врага — Карфагена{609}. Не случайно Тимей особое внимание уделяет продвижению греческого героя со стадом Гериона на юг полуострова и Сицилию{610}.
Тимей делает акцент на южном итальянском и сицилийском отрезках путешествия Геракла, возможно, для того, чтобы подчеркнуть общность прав западных греков и римлян на наследие прославленного героя. Мы знаем, что эта идея вовсе не является продуктом воображения историка. Римлянам она тоже, очевидно, нравилась. В 270 году римляне увидели новую серебряную монету, выпущенную в ознаменование окончательной победы над Тарентом. На ее лицевой стороне были изображены Ромул и Рем, сосущие волчицу. На обратной стороне, однако, красовался Геркулес, представленный в соответствии с греческой иконографией — в львиной шкуре. В городах-государствах Южной Италии существовала давняя и честолюбивая традиция изображать на монетах Геракла, и он воплощал успехи греческой колонизации региона. Теперь она отчасти пришла и в Рим {611} . [220]
220
Эмблема высоко ценилась римскими победоносными полководцами, в том числе и одним из членов семейства Фабиев. Гай Фабий и второй консул Квинт Огульний претендовали и на родство с Ромулом и Ремом. Фабии предполагали, что произошли от пастухов, оберегавших Рема (Ovid Fasti 2.361, 2.375). Фабию волчица с братьями-близнецами напоминала об одном из самых славных моментов в его жизни: тридцать лет назад он предал суду несколько ненавистных ростовщиков. Они были оштрафованы, и часть денег пошла на изготовление скульптурной группы, изображающей младенцев Ромула и Рема, сосущих волчицу (Livy 10.23).
Сползание к конфликту
Подстрекателями вражды между Карфагеном и Римом оказались наемники, решившие обосноваться на Сицилии после того, как стали не нужны Агафоклу. Мамертины или «последователи Мамерса» (италийского бога войны) [221] иммигрировали из Кампании, а после демобилизации поселились в сицилийском городе Мессане, истребив мужчин и захватив их жен и собственность. Однако в середине шестидесятых годов III века они сами начали страдать от притеснений Сиракуз, упрочившихся при новом и популярном вожде Гиероне. В 265 году мамертины обратились за помощью одновременно и в Карфаген, и в Рим.
221
Марс — Мамерс или Мамертис у сабинов и осков, южной ветви умбрского племени в Кампании. В российской исторической литературе мамертины — «сыны Марса», названные так за исключительную храбрость в бою.