Карибский круиз

Хеллер Джейн

— Ага! А я в таком случае литературный редактор «Плейбоя».

Упоминание о «Плейбое» вызвало очередную волну шиков и парочку негодующих взглядов.

— Это правда, — шептал дальше Симон. — Я описываю всевозможные круизы. За последние полтора месяца я испробовал все эти чертовы туры — «Карнавальный», «Карибский королевский», «Норвежский», «Все знаменитости», ну и так далее. «Морской Лебедь» — мое последнее задание. Другими словами, Струнка, на «Принцессе Очарование» я по служебной надобности. А когда я путешествую по работе, я никогда не пользуюсь своим именем. Если владельцы круизов, отелей, курортов обнаружат, что я прибыл описывать их владения для популярного туристического журнала,

они в лепешку расшибутся, чтобы принять меня по высшему классу, как Очень Важную Персону, и реальной картины не получится. Поэтому я использую псевдонимы. Многие мои коллеги так поступают. Вот и на этот раз я выбрал себе «Сэма Пека» — помнишь, «Пек-хулиган»? В твоих глазах я вполне вписался в эту роль, не правда ли?

Несколько секунд я молчала, предпочитая дослушать Эшли, которая раскрывала тайну «Морской волны» — способ, в результате которого на салфетке получаются многочисленные рифленые узоры, вполне подходящий, по ее словам, для позднего воскресного завтрака. Может, Симон Пурдис говорит правду? Так я спрашивала сама себя, желая ему поверить и боясь этого. Может, он действительно пишет для «Куда глаза глядят»? Я время от времени читала этот журнал, но почти никогда не обращала внимания на фамилии авторов. Клиентов из туристического бизнеса у меня не было, а поэтому не было необходимости и знакомиться с пишущими на эту тему журналистами, приглашать их на ленч, чтобы организовать статью, и так далее. Да, но если этот парень действительно описывает туристические маршруты и маскируется под страхового агента, чтобы администрация круиза не навешала ему лапшу на уши, организуя прием по высшему классу, почему же мне он ничего об этом не сказал? За последние дни мы довольно заметно сблизились. Почему, недоумевала я, он не поверил мне и не раскрыл своего инкогнито?

— Я собирался тебе рассказать, — проговорил он, словно прочитав мои мысли. — Я хотел сказать тебе вчера вечером. Но сначала мне хотелось заняться с тобой любовью.

Слова «заняться любовью» стали поводом для новых возмущенных шипений и негодующих взглядов, на сей раз и со стороны Эшли.

— Боюсь, мне придется попросить парочку с последнего ряда продолжить свою беседу в другом месте, — заявила она, приступая к демонстрации «Буфетного узла» — форму салфетки, позволяющую связать серебро в стильный маленький сверточек.

— Слушай, давай уйдем отсюда, — предложил Симон, беря меня за руку и вытаскивая из кресла.

— Если вам все же захочется посмотреть демонстрацию до конца, просто включите ваш телевизор на местном канале завтра в шесть утра, — примирительно предложила Эшли. — Они будут повторять всю лекцию.

— Ладно. Что дальше? — заявила я, когда мы оказались в коридоре.

— Давай присядем, — предложил Симон, указывая на пол.

— Здесь?

— Но ты же хотела беседовать в общественном месте? Мы в коридоре. Коридор — это общественное место. Люди будут ходить мимо нас дюжинами, так что наедине со мной ты не окажешься. А платье не испачкаешь. — Он вытащил из кармана рубашки листок бумаги с расписанием корабельных мероприятий, развернул его и положил на пол, показывая, что я могу на него сесть. Я и села. Он сел рядом — чуть ближе, чем мне бы хотелось. Или наоборот, недостаточно близко. Я терялась в своих желаниях.

— Итак, на чем мы остановились? — заговорила я, стараясь вернуться к сути разговора.

— Я говорил, что хотел сказать тебе, что я на самом деле журналист и пишу для туристического журнала «Куда глаза глядят»…

— Если ты журналист и работаешь для этого журнала, — перебила я, — то к чему тогда все эти сопли и вопли по поводу желания сменить работу? Ты же говорил, что мучаешься от необходимости перемены рода деятельности, помнишь?

Или это тоже часть твоей туфтовой роли страхового агента?

Он покачал головой.

— Разговоры насчет смены работы — чистая правда. На самом деле я ушел из журнала еще в прошлом году, но у меня очень настойчивый редактор. Она предложила платить мне вдвое больше прежнего, и я вернулся. Пойми меня правильно — я люблю писать и люблю путешествовать. Но мне хочется своей жизни. Мне уже сорок пять. Новизна ежемесячных полетов в дальние экзотические страны уже приелась. Я переключился на круизы, может, именно для того, чтобы иметь время спокойно обдумать, что мне с собой делать.

— Если что-нибудь из того, что ты сказал, правда — а я подчеркиваю: если! — все равно не могу понять, почему мне-то ты ничего не сказал? Я уже не девочка, не говоря о том, что много лет работаю в рекламном бизнесе и журналистов на своем веку перевидала предостаточно. Вряд ли ты мог предположить, что я немедленно побегу на корабельный радиоузел заявить во всеуслышание, кто ты такой на самом деле.

— Чем больше мы с тобой сближались, тем труднее мне было это сделать, Струнка, — сказал он. — Я не собирался ни с кем здесь знакомиться. Я не хотел больше никем увлекаться, если уж говорить чистую правду.

— «Чистая правда» — это преувеличение, любой журналист это знает, — с обидой ответила я. — Откровенно говоря, сомневаюсь, что ты способен выложить всю правду, если тебе это неприятно. — Он в замешательстве потер переносицу и поправил очки.

— Хорошо. Кажется, я наконец все понял, — пробормотал он, опустив голову.

— Что ты понял?

— Понял, откуда весь твой гнев, откуда такая преувеличенная реакция. Ты хочешь знать о Джиллиан. Не выдумал ли я и ее тоже.

— Эта мысль неоднократно приходила мне в голову за последние двадцать четыре часа, — согласилась я. — Раньше, когда мы с тобой были вдвоем и ты уходил — как бы это получше выразиться? — в грустное молчание, мне казалось, это связано с Джиллиан. Я думала, что ты тоскуешь по ней. Потому что она умерла накануне вашей свадьбы. Но сейчас и эта история может оказаться ложью, как знать. Ты же не говорил, как она погибла, при каких обстоятельствах. Я могу предположить, что твое грустное молчание лишь давало тебе возможность сосредоточиться на своей гнусной роли обманщика, уйти от того, что тебя еще беспокоило в этом карибском круизе. Может, Джиллиан — это имя одной из твоих племянниц, о которых ты как-то рассказывал за ужином. Да вполне возможно, что Джиллиан вообще никогда не существовало.

Симон возвел взор к потолку, словно испрашивая Божественного вмешательства. Потом посмотрел мне прямо в глаза.

— Ты думаешь, существовала ли Джиллиан на самом деле, а я думаю, как тебе все это получше объяснить.

Он опять замолчал, собираясь с силами. Я не шевелилась.

— Джиллиан Пэйнтор не просто существовала, она была смыслом всей моей жизни. — Симон снова умолк, у него пересохло в горле. — Она была юристом, помощником прокурора графства Эссекс. Когда мы познакомились, она была на волне успеха. Ни одного проигранного дела за два года! Никто не осмеливался с ней спорить. И я в том числе. — Он улыбнулся, видимо, вспомнив о каких-то любовных размолвках. — Она была сестрой моего коллеги по журналу, фотографа Джейсона Пэйнтора. Наше знакомство с Джиллиан стало удачным результатом джейсоновского сводничества. — Он опять улыбнулся, на этот раз, безусловно, вспомнив обстоятельства первого свидания. — Мы оба не думали ни о каких серьезных отношениях — я постоянно путешествовал, она все время пропадала в суде, но влюбились друг в друга буквально с первого взгляда. Никто из нас не сомневался, что всю оставшуюся жизнь мы должны провести вместе.