Карл XII, или Пять пуль для короля
Шрифт:
Но скоро идиллия закончилась. Из Швеции наконец прибыли намеченные для боевых действий в Зеландии подразделения пехоты и кавалерии, и к началу августа Карл XII уже располагал примерно десятитысячным корпусом, включавшим в себя все рода войск. 21 августа, после некоторых проволочек, шведы тремя колоннами выступили на юг к Копенгагену. Накануне, 20 августа, к Карлу из шведского лагеря в Голштинии прибыл курьер Фабрициус и привез уведомление люнебургских герцогов о том, что переговоры между герцогом Голштинии и королем Дании находятся в стадии завершения, что скоро между ними будет подписан мир, в связи с чем Швеции надлежит прекратить все военные действия против Дании. Карл проигнорировал это уведомление даже после того, как оно было подтверждено люнебургским и шведским посланниками, поскольку, по его мнению, еще не было известно, включен ли в текст мирного договора пункт об отказе Фредрика IV от союза с Августом II, и отдал приказ незамедлительно идти на Копенгаген.
По пути шведы встретили датского ротмистра с одиннадцатью пленными шведами и сообщением, что война закончилась и что 18 августа в Травентале, под
В дело оперативно вмешался адмирал Рук и через Вахтмейстера предупредил короля, что ввиду подписания мира миссия союзной англо-голландской эскадры исчерпана и англичане с голландцами отправляются по домам. Этот демарш до короля не «дошел», и в дело активно включились Пипер и Пулюс с помощниками. Они представили королю документ, в котором приводились убедительные аргументы о необходимости прекращения Швецией всяких военных действий:
1. Король стремился к восстановлению справедливости в Голштинии, теперь эта цель достигнута, и если шведы продолжат войну с датчанами, они должны будут считаться с ответными действиями гарантов Травентальского мира — морскими державами и люнебургскими княжествами.
2. В случае продолжения военных действий Швеция будет признана агрессором и гаранты станут на сторону Дании.
3. К ним могут присоединиться Австрия и Бранденбург — и это все на фоне начавшейся в Лифляндии войны с Саксонией и надвигающейся угрозы со стороны России.
4. Швеция такой войны просто не выдержит — она с трудом наскребла средства на Зеландскую операцию.
Доводы были сильными и убедительными. В голове Карла происходила жестокая борьба с соблазном сокрушить врага, ведь шведы так близко подошли к его столице. И король задумался. К нему подъехал датский комиссар граф Кристьян Детлев Ревентлов, но Карл никакого ответа пока ему не дал. X. Вахтмейстер доложил ему об англо-голландском демарше, о выходе датского флота с копенгагенского рейда [44] и о невозможности шведского флота в одиночку противостоять ему — король продолжал хранить молчание. Тогда адмирал Рук предпринял еще одну попытку «вразумить» шведскую сторону и послал королю очередной меморандум. 23 августа Каря созвал военный совет. После длительных дискуссий король уступил англо-голландским требованиям и скрепя сердце дал свое согласие присоединиться к Травентальскому мирному договору.
44
В этот момент датские военные, учитывая сдержанность морских держав в отношении помощи Швеции, разрабатывали план уничтожения шведского флота, что дало бы им возможность отрезать шведскую группировку в Зеландии от своих баз и создать благоприятные предпосылки для ее уничтожения. Король Фредрик IV от этого плана, однако, отказался. Для гарантии своей безопасности шведы все-таки вызвали в Данию английского посла в Стокгольме Робинсона и попросили его договориться с Руком не покидать копенгагенский рейд до тех пор, пока шведы полностью не уведут свои войска из Зеландии.
28 августа король со своими генералами проехал по улицам Копенгагена и, вероятно, мысленно ругал себя за то, что несколько дней назад дал уговорить себя подождать подвоза из Карлскруны тяжелой артиллерии. Вот, он, этот надменный купеческий город, откупившийся от оккупации и разрушения жалкой контрибуцией. Его можно было взять без всяких осадных орудий. Нет, нужно было уповать на Бога и на штык, и тогда он проехал бы через город так настоящий победитель!
Почти все историки описывают Травентальский мир как большое достижение Карла XII. Объективно оно так и было, но, во-первых, большую выгоду из него извлекли все-таки датчане, и, во-вторых, мало кто обратил внимание на такой нюанс, что король Швеции при известии о мире был в шоке. Он делал ставку на то, чтобы раз и навсегда сокрушить врага; он собрал войско, перевез его через море и уже находился в двух шагах от настоящей победы, как вдруг она выскользнула у него из рук. И эту победу у него украли пронырливые датские дипломаты, недалекий голштинский зять и все эти ничтожные люнебургские князья, так называемые «гарант» безопасности Голштинии! Гаранты! [45] Что бы они делали, если бы он не высадился под Копенгагеном? А теперь он им не нужен, ему остается только упаковать свои вещи и убраться из Дании — Дании, которая отнюдь не была сломлена и лишена духа реванша, сохранив свой воинский потенциал. Карлу особенно было обидно, что у датчан остался флот, который доминировал в Балтийском море и в будущем мог доставить шведам много неприятностей. Шведский король считал, что при первой же возможности Фредрик IV снова «снюхается» с Августом II и присоединится к антишведской коалиции. Он ни за что не хотел уходить из Зеландии, и только неприкрытый нажим англичан заставил его это сделать.
45
Морские державы по отношению к Швеции и Дании проводили так называемую политику равноудаленности.
В Дании Карл XII в первый и последний раз дал уговорить себя людям из внешнеполитического ведомства. Травентальский мир стал для него уроком, и он дал себе слово никогда не доверяться дипломатам, никогда не вступать в союзы с другими странами, чтобы иметь руки свободными и самому диктовать условия мира.
В конце августа шведские полки начали снова грузиться на корабли и возвращаться домой. 3 сентября Карл XII сошел на шведский берег в городе Хельсингборге. Многочисленные дипломаты и придворные набросились на него, как стая голодных ворон. Собравшись почти из всех европейских столиц, они запели в один голос, выражая свое восхищение военным и государственным гением короля Швеции. Брызгая слюной и разлившимся шампанским, они откровенно заискивали перед ним и наперебой предлагали посреднические услуги то одного двора, то другого для примирения с Августом, излагали увлекательные планы использования его полководческих талантов на полях битв за испанское наследство.
Король узнал цену всем этим дипломатическим маневрам и относился к ним холодно. Какие прекрасные обещания давали ему некоторое время назад датчане! И как горячо клялся в вечной дружбе поляк Галецкий! И что же? Он всех отослал в Стокгольм, к президенту своей канцелярии графу Бенггу, который небескорыстно обожал всю эту публику, а сам уехал в Карлсхамн, чтобы заняться приготовлением войск к переброске в Лифляндию.
Главной заботой Карла XII стала проблема финансирования операции, потому что королевская казна была пуста и добыть денег внутри страны при всем желании было невозможно. Слишком дорого обошлись «голштинские гулянья», французский театр и маскарады 1699-4700 годов. Немецкий историк Ф. Оттов оценивает их в 4,5 миллиона риксдалеров! Непосильным для страны оказалось и бремя Зеландской операции. Поэтому катастрофически Не хватало денег на экипировку, транспорт и содержание экспедиционного корпуса, отправляемого из порта Карлсхамн, Торопились перебросит на южный, берег Балтики .хотя бы пехоту, а кавалерию оставляли на потам. Собирали с бора по сосенке, с мира по нитке. Власти обратились с призывом к имущим закладывать свою недвижимость и отдавать вырученные средства казне, и граф Пипер подал в этом отношении первый пример. Заморские провинции обложили высокими налогами, а под голландский кредит заложили все свои таможенные сборы. Головную боль представляла проблема сохранения личного состава армии при морской транспортировке: во время Копенгагенской операции половина состава Уппландского и Кальмарского полков была потеряна из-за высокой смертности во время нахождения их на кораблях.
В это время Карл XII скрепя сердце сделал исключение в отношении ненавистных дипломатов и все-таки принял одного из них. Им был князь Андрей Яковлевич Хилков, посланный царем Петром для уведомления о скором прибытии в Стокгольм большого посольства для подтверждения московских договоренностей и ратификаций Кардисского мира. Князь прибыл в Рунгстед под Копенгаген и был с большой помпой встречен и обласкан королем. Русский посол привез от царя самые теплые приветы и сердечные пожелания королю Швеции. В отдельном письме Петр выражал желание сохранить мир и дружбу со Швецией на вечные времена. До короля доходили слухи о том, что царь Петр якшается с саксонцами и датчанами, но вот теперь, слава богу, оказывается, что все эти слухи были напрасны. Царь просил короля по возможности приблизить к себе Хилкова и держать его все время при себе, чтобы князь не мог пропустить важные события и докладывал бы о них в Москву.
Карл XII внял этому пожеланию и, вернувшись в Швецию, 10 сентября дал А. Я. Хилкову под Кристианстадом торжественную прощальную аудиенцию и вручил царю ответное послание. После аудиенции «...князь и вся его свита поцеловали королю руку... и уехали», — сообщает шведская хроника.
Положение осажденной Риги вызывало у короля определенные опасения, а командующий полевой армией в Лифляндии генерал Отто фон Веллингк, брат того самого «проницательного» дипломата Моритца Веллингка, которого легко обвел вокруг пальца Август II, проявлял нерешительность, топтался на месте и предоставлял саксонцам свободу действий. Оккупанты заняли уже третью шведскую крепость — правда, не очень крупную — Коккенхусен (Кокенхаузен) на Двине.
Граф Бенгт Оксеншерна, пообщавшись в Хельсингборге с европейской дипломатической братией, вернулся в столицу и слал оттуда курьера за курьером со всякими дельными и не очень дельными предложениями. Томас Пулюс все это переваривал, но чтобы принять решение, должен был проконсультироваться с королем, а тот все время находился в движении, и решение не принималось. К этому времени французская дипломатия в лице варшавского посла Шарля дю Эрона стала усиленно склонять Августа к примирению с Карлом. Саксонский курфюрст, сильно обескураженный быстрой победой шведов в Дании и отсутствием ощутимых результатов в Лифляндии, а также обеспокоенный отсутствием подмога со стороны Москвы, охотно подставлял свое монаршее ухо к устам французского посла дю Эрона и уже склонялся к тому, чтобы принять его предложение о посредничестве. Дю Эрону активно помогал его коллега в Швеции де Жискар.