Карма
Шрифт:
Догадка оказалась столь неожиданной, что он чуть не свалился с кровати. Ну, да, совершенно очевидно, этот ковер не далее как сегодня висел у него дома в гостиной комнате. И целый год висел. Как память о… Мурашки пробежали по коже, заставив содрогнуться мышцы. Неприятно екнуло сердце. Юрик лежал, покрытый потом и не мог понять, то ли он сошел с ума, то ли лежит в хирургии и бредит, а то и вовсе прибили насмерть в этом чертовом парке бескультурья и отдыха, а иначе как объяснить встречу с умершими родственниками?
ПЕРЛ ТРЕТИЙ
С самого утра Витя Дрягунов стал замечать за собой некоторые странности. Во-первых, встал он не с левой ноги как обычно, а с правой, во-вторых, ноги его, босые и неуклюжие неприятно коснулись холодного линолеума вместо того, чтобы попасть в теплые домашние тапочки. Будучи человеком аналитического склада ума, Витька легко объяснил первую странность нервозным характером проведения этой ночи, а если копнуть глубже, то и вообще нарушением режима последних дней, связанных в свою очередь с некоторыми переменами в личной жизни, несанкционированными вызовами на аварийку в цех. Вторую странность Дрягунов объяснить пока не мог ввиду явной недостаточности информации, поскольку тапок у кровати, как впрочем вообще на полу и в любом другом месте комнаты, не оказалось. Каково же было его удивление, когда он полчаса спустя, уже позавтракав и, естественно, забыв о тапках, обнаружил их на смывном бачке унитаза. От неожиданности Витька даже намочился не там, где положено.
Ленка, Витькина жена, пояснить ситуацию не смогла, вдобавок обозвала мужа дураком и ушла в магазин, хлопнув дверью.
Странно все-таки устроена человеческая психология. Какие-то бытовые мелочи попадают в поле зрения, приковывая к себе внимание, какие-то нет. Может работает некий особый мозговой фильтр, а может весь этот процесс носит чисто случайный характер? Ну уж нет, ничего случайного в Витькиной жизни не происходило. В любом событии Витя видел внутренний смысл, глубокую взаимосвязь с другими событиями, а самое главное, – закономерное появление оного.
Несколько минут активной умственной работы и, – 1) все стало как божий день 2) все стало на свои места [оба варианта совершенно равноправны, просто автор затруднился предпочесть один другому]1. Тапки являлись помимо предмета обуви еще и следствием мистической атмосферы прошедшей ночи, а если посмотреть на ситуацию с другой стороны, доказательством (объяснением) того, что звуки и шорохи, ощущаемые Витей в течение этой самой ночи имели мистическое происхождение.
Если уж мозговой механизм Вити Дрягунова заработал, остановиться ему будет совсем непросто. По особой логической схеме Витя без труда вышел на бабу Калю, – родную бабушку, проживающую некогда в этой самой квартире и продавшую ее любимому внуку перед свадьбой по смехотворной цене. Баба Каля слыла изрядной колдуньей и вполне после ее ухода в квартире могли еще существовать разные лярвы – продукты астрального творчества бабушки. Они могли быть и безобидными, словно осиротелые зверушки, покинутые хозяйкой, а могли находиться здесь со специальной программой, – выжить со света любимого внука, его жену и годовалового сына Олежку. Конечно, плохо думать подобным образом о родной бабушке, однако Витя обладал достаточной информацией, чтобы делать подобные выводы. Тем более, что столь подозрительная ночь была далеко не первой и не каждый раз она будет оканчиваться на смывном бочке. Черт и что, можно и совсем не проснуться.
Витя явно занервничал, а такое с ним последнее время случалось нечасто. Ленка конечно считает его придурком, обчитавшимся фантастики и говорить с ней на эту тему бесполезно.
Улица встретила его свежей внутренней прохладой. Ноги сами несли его прочь от города, подальше от суеты. Шел он, наверное, с час, хотя вполне можно было доехать на автобусе, просто мыслей об этом не было; и уже дойдя, едва не повалился на сгнивший от дождя и ветра грубо сколоченный деревянный крест. Ухватившись за него рукой, медленно сполз на твердую, словно базальт глину. Хитрое с лукавым прищуром лицо бабы Кали смотрело на него с вызовом и усмешкой, будто говорило: знала-знала, что сюда припрешься, куда ж тебе еще-то податься? Резкая боль в сердце, толи от нервной перегрузки, то ли от чрезмерно быстрой и долгой ходьбы, опустила Витю еще ниже и он ткнулся лицом в давно завядшие, почти сросшиеся с землей цветы. Словно эхом донеслась до него фраза Юрика, будто из другой, уже далекой жизни: «никогда не забывай оглядываться на себя со стороны, хотя бы на мгновение и задавать вопрос: я ли это делаю или мной кто-то руководит?»
Фраза подобно молнии во время шторма, развалила хрупкое суденышко сознания и его обломки, отягощенные грузом воспоминаний, стали быстро и неизбежно проваливаться на дно. Давление все возрастало, разбивая обломки в щепки. Расщепленное сознание, умирая, создавало такой калейдоскоп картин и звуков, что он быстро превысил информационный порог восприятия и Дрягунов совершенно потерял себя в омуте подсознания.
Свою первую встречу с Тишкевичем Витя всегда считал поворотным пунктом в личной психоистории. И не то, чтобы жизнь его круто изменилась или приобрела новое качество, наполнив себя высоким смыслом. Просто ребенок, с детства обожавший сказки и всякие загадочные истории, уже повзрослев, неожиданно встречает в совершенно обыденной обстановке старика Хоттабыча, в приятельской беседе объясняющему ему, взрослому юноше, что сказки- это не вымысел, просто некоторым людям не хватает научных знаний, чтобы объяснить их. Науку Витя уважал, если не сказать, боготворил. И три диплома о высшем образовании старика Хотта… тьфу ты, Тишкевича, вполне заменили для Вити светящийся нимб над головой, седую бороду с волшебными волосками и золоченый тюрбан.
Приятель по техникуму Игорь Пепеляев никогда не слыл болтуном или авантюристом, и его предложению познакомиться с интересной личностью, побывавшей на корабле инопланетян в черном космосе, запросто беседующему с домовым, лечащему людей от многих болезней магическим жезлом, состоящим из сплава 24 металлов, 20 из которых нет на земле, одним движением руки чертящим в воздухе зловещую пентаграмму, мгновенно вызывающую инфаркт у любого человека, приводящий как правило к смерти, Витя отнесся с нескрываемым интересом.
К обиталищу мага и чародея Витя шел на дрожащих ногах, а ум его застилал розовый туман. Игорь Пепеляев, сам того не ведая и, конечно, не преследуя никаких корыстных целей, уже порядком за-(кодировал, – зомбировал) Витю, подготовив тем самым благодатную почву для предстоящей встречи.
Уверенная безаппеляционность утверждений, постоянный энергетический натиск, систематическое напоминание о трех «вышках», подтверждение заявляемых фактов логическими выводами и нечеткой контрастности фотографиями, оперирование научными терминами, которых собеседник явно не знает. Вот она, четко налаженная схема обработки возможных клиентов, плюс, конечно, фактор Игоря Пепеляева, который Вадим Иосифович, естественно учитывал.
И Витя поплыл, он уже готов был записаться на курсы лекций, читаемые Тишкевичем в Перми, но (непредвиденный фактор, а может и судьба) – с сентября, когда начинались курсы, Витя уезжал в Ленинград учиться в технологическом институте.
Выходит совершенно напрасно распинался перед Витей Тишкевич, пытаясь заинтересовать его курсами?, но нет, ничего Вадим Иосифович не делал зря. Если уж не курсанта, то роль очередного Игоря Пепеляева Витя вполне мог выполнить. И для этого Витю не надо было ни уговаривать, ни просить, он сам с округлившимся от избытка впечатлений и знаний глазами, с сочащейся от желания поделиться информацией слюной кинется к друзьям. Именно так Вадим Иосифович Тишкевич вышел на свою «правую руку», – Юрика Пахомова, но это, конечно, совсем другой перл.
ПЕРЛ ЧЕТВЕРТЫЙ
Иоганн Злоба имел обыкновение возвращаться домой поздно. Не сказать, что он был ужасно занят, хотя и вел насыщенный, деловой образ жизни, утверждать, что его тяготило одиночество (он был холост) было бы тоже неуместно, Иоганн жил своим внутренним миром, а недостаток в личной жизни с лихвой компенсировал общением с коллегами по работе и клубу. Можно даже сказать, что он уставал от людей и под вечер уже не хотел видеть и слышать никого. Однако, домой в последнее время он все же не торопился. Затягивал занятия в клубе, тем более что желающие всегда находились, гулял по вечернему городу, растворяясь в толпе людей, свете витрин и фонарей, шуме машин, гуле голосов. Часам к десяти – одиннадцати он буквально падал с ног от усталости и только это обстоятельство позволяло ему перешагнуть порог родной квартиры. Дома он вообще не обедал, предпочитая закусочные на улицах, буфет в клубе. Приходя домой, он запирался в маленькой комнате, подчас даже не раздеваясь, падал на матрас на полу и засыпал мертвым сном в абсолютно пустой комнате (всю мебель и вообще все вещи он перетащил в большую комнату, примерно с месяц назад, когда у него возникли первые подозрения).