Карма
Шрифт:
Митрофаныч, охваченный своей целью «воскрешения» Мухина и подогретый водочкой потихоньку наводил мосты к батюшке. Батюшка, несколько разомлевший, это чувствовал и никоим образом не препятствовал козням фронтовика.
– Батюшка у меня к вам дело есть. У меня друг пропадает. У него жена уж год как преставилась и перед смертью его страшной нечистью от водки спровоцировала. Он совсем не «употребляет» теперь, но только не в этом суть. То, что он от водки спасён – кому-то даже и счастье, а то, что от колдовства ейного он погибнуть может это факт.
– Это тот, что на кладбище давеча помер? – спросил батюшка.
– Испустили ему душонку-то, в том то и дело, - хитро произнёс Митрофаныч.
– Это кто же руку на него поднял? Ироды из моего прихода? Как фамилия? – горячился батюшка.
– Боже упаси, ваше преосвященство, это и есть колдовство Прасковьено. Тут, кстати, не только колдовство: тут ещё и карма, и гугеноты… - таинственно подитожил Митрофаныч.
– Гугеноты это хуже, - задумавшись, произнёс батюшка.
– Ну, сыну-то божьему как не помочь, поможем. Я сгинуть ему не дам, это я тебе обещаю. После поминок пойдём один обряд сотворим. Мне ещё бабка про него рассказывала – панацея, я думаю, и против гугенотов поможет.
– Пана…что? – переспросил Митрофаныч.
– Да, ты мне не веришь что ли, микроб Божий?
– Ваше благородие, что вы, верю, - сконфузился Митрофаныч.
– Я просто не расслышал, у меня осколок с войны за ухом семь лет сидел.
– Знаешь, куда идти придётся ради спасения твоего друга? – улыбнувшись, спросил батюшка.
– Пойду куда угодно, я всю войну прошёл.
– На кладбище.
– Куда? – переспросил Митрофаныч.
– На кладбище и после полуночи, - зловеще засмеялся батюшка, – и не вздумай юлить! Я твой портрет запомнил. Сегодня, после поминок. Понял!?
Батюшка и Митрофаныч к началу похода уже мало чего боялись, а вовсе даже наоборот: жаждали омыть свои руки гнусной гугенотской кровью и разрушить чёрные наговоры, погубившие девственную душу раба божьего Тихона Мухина. Пошли они не с голыми руками: батюшка оторвал кол от первого попавшегося забора, заявив, что осина в борьбе с гугенотами издревле первое средство, а Митрофаныч сбегал за ружьём с которым он сторожил колхозных кур. Две ужасающие фигуры, гонимые великими целями, покинули деревню за полночь.
– А мы батюшка, куда конкретно на кладбище идём? – поинтересовался Митрофаныч, оглядываясь в темноте.
– На могилу к Прасковье твоей. Как придём, я на могилке молитвочку прочитаю и всё у твоего Мухина будет хорошо.
– А кто же знает где могилка то её? Я ведь ни разу там и не был, - едва успевая за широкой поступью батюшки, семенил Митрофаныч.
– Я помню, при мне хоронили. Найдём, не тревожься, - заверял батюшка. – Ишь ты, вздумали честных людей заговорами путать, ну молодёжь пошла! Сорванцы!
«Какая молодёжь, коли Прасковья умерла?» - подумал Митрофаныч, но не придал этому значения. Меж тем они приблизились вплотную к первым могилам.
Три рядовых милиционера с рацией находились в старом склепе, построенном ещё до революции в угоду местному помещику и ели тушёнку. Они, не скупясь на выражения, костерили своего начальника за подобное задание и пугливо прислушивались к изменчивой тишине зимнего кладбища.
Ничего не подозревающие батюшка и Митрофаныч приступили к поискам Прасковьеной могилки в то время как, по невероятному для здешних мест стечению обстоятельств с противоположного фланга на кладбище надвигался грузовик с бандой богохульников.
На кладбище было холодно, темно и страшно. Митрофаныч уже начинал побаиваться окружающей среды и пытался всё ближе и ближе идти за батюшкой, вовсе не оглядываясь по сторонам. Мрачные кресты, торчавшие из земли, наводили ужас на фронтовика. Ему хотелось, пожалуй, даже и убежать, но сделать этого он уже был не в силах. Прячась за широкой спиной батюшки Бориса, он снял с плеча ружье.
– Митрофаныч, знаешь, как иной раз бывает, что люди в могилы проваливаются? – не оборачиваясь, говорил батюшка.
– Как так проваливаются? – трусливо вымолвил Митрофаныч.
– Как так, а вот так. У меня случай был. Пошел один мужик к жене на могилку помянуть и всё прочее, да и провалился в чужую. Там так дух от страха-то и испустил. Его самого–то нашли через месяц. Прямо в гроб и ухнул бедняга.
– Почему же он провалился? – спросил Митрофаныч, начиная приглядываться к тропинке.
– Видно ту могилку, где он преставился, зимой копали. Зима может холодная была и земля промёрзшая, вот и вырыли неглубоко. Прошло время, гробик сгнил ну и всё… Тихо! – батюшка остановился.
– Слышишь, кто-то разговаривает?
– Кто же может в такой час на кладбище разговаривать? – перепугался до смерти Митрофаныч. – Батюшка, дорогой мой, пошли домой, Бог с ними с проклятьями. Я лучше к врачу схожу.
– Ты что, струсил?! Иуда?
– Нет, нет, нет это я так, просто подозрения одолевают…
– Если хочешь, то ступай домой, я тебя не держу, - отрезал пьяный батюшка.
– У меня с вампирами свои счёты.
– С гугенотами.
– Один чёрт. У меня со всей нечестью свои счёты.
Вандалы и ночные любители обрядов начали постепенно сближаться. Настал момент, когда они могли уже видеть силуэты друг друга. Воришки принялись за очередную ограду.
– Петя, гляди вон поп над могилой стоит, - сказал один из воришек по кличке Волобуй.
– Ты перепил что ли? – грубо ответил Петя. – Какой поп?
– Петь, вон посмотри, недалеко от склепа, здоровенный какой. Гляди, он там кажется с собакой.
– Заткнись и пили столб, - злобно сказал Пётр.
Спустя минуту к злоумышленникам присоединился ещё одни подельник. Это был главарь шайки.
– Ну, чего вы возитесь, давайте быстрее, - приказал главарь.
– Шеф, взгляни вон туда, - Волобуй указал в сторону батюшки. – Видишь, вон поп здоровенный?