Карнавал разрушения
Шрифт:
Век Героев, несомненно, закончился, прежде чем его истории были переписаны заново, дополнены фантазиями и аллегориями, и теперь могли служить предостережением и вдохновением для грядущих поколений героев.
Прометей, первый и величайший из героев, стал истинным полубогом, прославившимся всевозможными чудесами. Его имя было выбрано, чтобы символизировать предусмотрительность, в ознаменование триумфальной власти человеческого разума. Амбициозная чувствительность, которую люди научились называть трагедией, снабдила его архетипом всех сатанистских историй, в то время как подрывающая устои чувственность, получившая название комедии, придала ему иронический
Век Героев был абсолютно мужским. Охваченные жаждой и похотью парни, писавшие его истории, столь неохотно понимали истинную ценность своих женщин, что отказывались признать женские аспекты рода человеческого, пока боги не взревновали к потрясающим достижениям Прометея. С этой точки зрения, если верить этим примитивным архивистам, боги подготовили зловещий заговор, повернувшись спиной к человечеству.
Первая женщина, как писали эти вынужденные хронисты, была создана Зевсом, красоту свою получила от Гефеста и доставлена на Землю Гермесом, который уговорил излишне доверчивого Эпиметея принять ее в качестве своей невесты. Историки дали этой женщине имя Пандоры, и означало оно Все дары. Ее приданым был ящик, из которого она — по глупости, безрассудству или злому умыслу, если не в силу сочетания всех трех качеств — выпустила все злые черты, которые будут одолевать человечества на протяжении всей последующей истории, а именно: голод, болезни, войну и боль. Авторитетные источники разошлись во мнениях: является ли последний предмет в этом ящике — надежда — компенсацией остальных несчастий, или же это еще одно зло, которое следует добавить в список.
Пелорус, хорошо знавший Пандору и, наверное, даже некоторое время любивший ее, помнил все иначе. Он считал ее первой из женщин-героинь, которым никогда не отдадут должное, пока история в руках мужчин. Он знал, что, будучи известна под альтернативным именем Евы, она попала в беду, украв плоды с двух деревьев познания, хотя их охранял ревнивый ангел, почитавший эти деревья своей собственностью. И помогли ей в этом хитрый Змей и ловкий Паук.
— Если бы только люди, которым я дала эти плоды, осознали свою ценность, все могло быть иначе, — сказала она ему спустя некоторое время. — Но некий идиот по имени Адам откусил от первого фрукта, счел его горьким и выкинул прочь. Его последователи оказались достаточно тупы, чтобы доверять его суждениям, и отказались попробовать сами — и вот результат: залог мудрости гниет на земле, не будучи распробованным — и никем не охраняемый. Змей, Паук и я были вынуждены принять на себя всю тяжесть ангельской ярости. Змея приговорили к вечному ползанию по земле без ног и к презрению и страху со стороны людей. Паук был осужден на целую вечность неблагодарного труда по плетению паутины — и также беспричинное презрение людей. Меня же осудили целую вечность рожать в муках и терпеть презрение со стороны мужчин.
— Ангелам никогда не было свойственно выносить милосердные приговоры, — произнес Пелорус. И добавил, немного поразмыслив: — В действительности, какой бы репутацией они ни обладали, незаметно, чтобы они могли умерить свое рвение выносить приговор.
Кое-кто из позднейших историков предположили, что Ева-Пандора выпустила всевозможное зло в мир, чтобы заставить всех забыть предыдущий инцидент, высказывая следующее суждение: нет в аду фурии ужасней, нежели оскорбленная женщина, но они, видимо, рассуждали иначе, нежели их предки, считая, что она вкусила от запретного плода, который украла. Пелорус знал правду: ящик был открыт, чтобы неблагодарные люди получили еще один шанс.
— Каждое зло — палка о двух концах, — объясняла она ему, когда он спросил об истинных мотивах ее деяния. — Конечно, плод с древа познания горек, но это не означает, будто он несъедобен. Одним медом сыт не будешь. Да, теперь голод, и болезни, и война, и боль обрушатся на грядущие поколения человечества, но можешь ли ты представить, чтобы
— Но перед этим они могут запросто уничтожить самих себя, — предположил Пелорус. — Если бы только война не была столь соблазнительна…
— Если бы, — согласилась она.
— А как быть с надеждой? — продолжал допытываться он. — Как ты считаешь: это благо или еще большее зло, призванное лишь увеличивать страдания людей бесполезной борьбой?
— Каждое благо — есть палка о двух концах, — отвечала она. — Конечно, мед сладок, но каждая сладость опасна тем, что ею можно объесться до смерти. Надежда, удовольствие, любовь… ни одно из них не исполнит заложенного в нем обещания до конца, пока не будет существенно рационализировано, в соответствии с чувством меры. Со временем люди не будут так отчаянно нуждаться в надежде или других утешителях, и все это приведет ко благу.
— Я ни на минуту не предположил бы, что ангел-мститель закрыл бы глаза на твою вторую попытку помочь человечеству, — задумчиво изрек Пелорус.
— Едва ли. Мой приговор стал еще суровее, хотя он и так не имеет границ во времени. Теперь я должна еще и истекать кровью с каждым полнолунием, а мои дети обретают такую большую голову, будучи в моей утробе, что их появление на свет приносит мне адские муки, а молока моих грудей всегда недостаточно, чтобы вскормить их. Вдобавок ко всему, все воины мира могут безнаказанно насиловать меня.
— И это связано с болезнью, болью, голодом и войной, — подытожил Пелорус со вздохом. — Но простили ли тебя за надежду?
— А ты как думаешь?
— И какова же плата за это?
— Я приговорена любить мужчин, не зная меры, безответно. Но, как я уже сказала, каждое зло — есть палка о двух концах. Только представь себе, какой сильной и терпеливой я стану через несколько тысячелетий такого наказания. Однажды мое время придет — и это не просто надежда, в этом есть здравый смысл. Однажды ангел возмездия напорется на собственный огненный меч, и плоды с этих двух деревьев созреют и станут доступны для всех. Тогда мы, люди, сможем действительно начать их готовить. Я уже подбираю рецепты.
На протяжении века героев Пелорус никогда не встречал никого, на чью долю выпало больше испытаний и кто переносил бы их с такой храбростью. И еще — кого бы с таким тупым упорством не понимали потомки.
Из всех героев лишь Орфей был миротворцем. Поздние комментаторы ошибались, сообщая, что даже камни и деревья следовали за ним, не говоря уж о диких зверях. Но музыка его лиры, конечно же, умиротворяла сердца и умы людей. Человеческая часть Пелоруса любила его за это, и даже Мандорла, в своей дикости становилась почти кроткой, когда могла послушать его игру.
Пелорус не был членом команды «Арго» и никогда не знал, насколько можно верить старой истории про то, как Орфей своей игрой заворожил сирен и спас товарищей от их губительного пения. Но Пелорусу это не казалось невероятным, учитывая то, что сирен всегда переоценивали. Орфей, конечно же, всеми богами клялся, что это история истинна, но это ничего не значило. Все герои не лжецы, но нарциссический эффект славы заставляет их приукрашивать действительность.
Пелорус, однако, присутствовал, когда Орфей предпринял свое наиболее знаменитое приключение. Фактически, именно Пелорус вел Орфея, когда тот спускался в Подземный мир в поисках возлюбленной Эвридики, так что он вполне мог бы засвидетельствовать: эта история правдива от начала до конца. Находясь в мире Аида, Орфей, действительно, играл и пел так прекрасно, что проклятые позабыли свои мытарства на час-другой, и тени собирались послушать его десятками тысяч.