Карнавал

Герасимов Сергей Владимирович

– Хорошо, тогда скоро мы уничтожим друг друга?

– Нет, мы просто живем в переломную эпоху. В эпоху перехода от личности к организации. В эпоху пролога к настоящему человечеству. Пока еще человечества нет, есть лишь среднее арифметическое пяти миллиардов особей. Но все меняется на глазах. Люди объединяются плотнее и плотнее, я имею в виду информационное объединение. Сейчас начинается эпоха симбиоза человека и машины. Машина – та соединительная ткань, которая спаивает вместе миллионы человеческой организмиков. Вы не имеете права убить машину, но машина может убить вас. Машина лишь выполняет функцию, функцию важнее индивидуальной жизни – функцию объединения. Громадным скачком в эволюции было появление многоклеточности. Сейчас мы на пороге нового скачка – возникает единое, многоклеточное человечество. И жестокость есть на самом деле целесообразность. Все ненужное должно быть уничтожено. Кто не наш, тот против нас. Нация превыше всего. Мы единственные и качественно новые. Мы – очередной Рейх. Мы – очередной Рим. Уже не модно говорить: «Я». Вы помните Ницше?

– Как раз он был одиночкой.

– Но его идеология была использована партией – первым многоклеточным организмом. То же произошло с Дарвином, Марксом и другими. Бойтесь слов – даже самые добрые из них могут оформиться в голодную вселенскую идею. Но жестокость организации есть только жестокость лейкоцитов, которые убивают инородные клетки.

– А как же организации, которые уничтожают собственных членов?

– Это просто больные организмы.

– Больной организм, уничтожающий миллионы?

– Уничтожающий всего лишь сам себя. Скорее всего, он заражен микробами или вирусами, то есть одноклеточными. Мы живем в протерозое.

– Где?

– Не где, а когда. В тот период, когда на планете стали возникать первые многоклеточные. Наверняка они были так же несовершенны, как и мы сейчас. Тогда еще не было биосферы, была лишь голая горячая земля, совсем без кислорода. Посмотрите, что мы имеем спустя миллиард лет.

– Мы имеем близкую перспективу гибели биосферы, перспективу голой горячей земли, возможно без кислорода.

– Вы преувеличиваете.

– Совсем немного. Но что вы хотите для себя?

– Я хочу стать клеткой мозга, а не кости или, скажем, анального отверстия. Каждый должен выполнять свою функ­цию – ту, к которой он наиболее способен. Мне нужны способности.

– А если он не хочет выполнять функцию?

– Тогда он погибнет. Я же говорю вам, что это не жестокость, а целесообразность. В эту сторону направлена эволюция, а эволюцию не остановить.

– Что вы хотите от меня? – спросила Одноклеточная.

– Я хочу, чтобы вы помогли мне провести операцию.

– Я не смогу этого сделать.

– Я вас научу.

– Я не буду учиться. Потому что, если вы правы, то для меня в этой жизни не остается места. Я всегда была и буду одноклеточной. За мной уже охотились – и мафия, и государство, и просто маленькое человеческое стадо, которое собиралось отнять у меня золотую цепочку. Похоже, вы правы, одноклеточные уничтожаются. Поэтому я не стану вам помогать.

– Это не изменит положения вещей.

– Пускай не изменит. Зато я буду делать то, что хочу. Я не могу быть клеточкой ткани. И еще одно я вам скажу – не забывайте, что именно многоклеточные изобрели смерть – и также страх смерти. Бойтесь страха смерти, его не знают только такие, как я. Одноклеточные были бессмертны и могли прожить хоть миллион лет. Кроме того, самые прекрасные существа на земле это не динозавры или киты, а одноклеточные радиолярии. Эволюция больше не смогла создать подобной красоты, хотя старалась целый миллиард лет.

15

Протерозой, 24 марта.

Окружающие – своего рода геометры. Они вечно пытаются вписать тебя в их собственные квадраты или треугольники.

Сегодня Одноклеточную снова вызвали к Листу. Пустой, совершенно белый и узкий, как щель, коридорчик сегодня не испугал ее – оказывается, от робости тоже можно излечиться, достаточно лишь принять решение, твердое решение. И еще – иногда жизнь становится интересной, как кинофильм, тогда уже не до робости. Сегодня у нее был для доктора сюрприз, большой сюрприз.

Она вошла в кабинет и, не ожидая приглашения, села в лучшее кресло.

– Ага, вы наконец-то согласились, – проинтерпретировал доктор Лист.

Одноклеточная посмеялась над ним в душе.

– Вот и хорошо, – сказал Лист, – я знал, что умею убеждать людей.

Одноклеточная щелкнула сумочкой.

– Теперь… – начал Лист, но зазвонил телефон.

Он взял трубку и выражение его лица сразу изменилось. Это было ранее утро над морем: вначале – безграничная гладь непонимания, потом над гладью пролетает легкий ветерок и поднимает чернильно-черные, но невысокие волны тревоги; затем восточная сторона неба начинает светлеть и постепенно все небо наливается бледной радостью, радость становится все ярче и ярче и вот над горизонтом всплывает огненно-жаркое солнце самодовольства и слепит глаза, и затмевает остальные чувства, и гасит желтые ночные фонари еще недавно волшебных ночных прибрежных ресторанов.

Одноклеточная молча наблюдала за ним. Очевидно, сообщение было приятным. Она защелкнула сумочку.

– Что случилось?

– Все в порядке, – сказал Лист, – у меня родилась дочь. Я так и знал, что будет все в порядке.

– Вы забыли спросить, сколько она весит.

– Что? – удивился Лист. – Ах, вечно вы, женщины, думаете о всяких пустяках. Мне же сообщили, что все в порядке. Что же еще нужно?

– Вы говорили не с женой?

– Нет.

– Когда будете говорить, то обязательно расскажите как вы волновались, прибавьте несколько ярких деталей, например, как вы попросили закурить, хотя давно не курите, а потом выбросили сигарету и попросили снова – ей понра­вится. Обязательно спросите, сколько весила девочка. И обязательно пожалейте ее.

– Девочку?

– Нет, жену.

– Но все же хорошо?

– Это для вас хорошо. Вы попробуйте сами родить ребенка.

– Ну, это проще простого, – сказал Лист, – так, одна физиология. А то, что некоторые боятся, – это пережиток каменного века, когда не было достаточной медицинской помощи. Уверяю вас, если бы я был женщиной, у меня бы не было ни страхов, ни затруднений. И не нужно смотреть на меня с выражением превосходства.

– Я только представляю, – посмеялась Одноклеточная.