Карнавальная ночь
Шрифт:
Ролан ничего не слышал, точнее говоря, слова, произносимые мужчиной и женщиной, отдавались в его ушах невнятным шумом. Даже голос Маргариты не заставил его насторожиться.
Человек, одетый, как студент, в просторную плюшевую блузу и в баскском берете на голове, единым махом взлетел по ступенькам, пройдя так близко от Ролана, что коснулся блузой его щеки. Студент остановился на последней ступеньке, вглядываясь в темноту галереи.
– Но это ведь его экипаж! – проворчал он.
– А вот и Комейроль! – тихо произнес господин Лекок.
Студент в плюшевой блузе немедленно
Спутники Жулу шумной гурьбой ввалились в кабачок гостиницы «Корнель», вопя во все горло:
– Пуншу! Ведро пуншу, да не одно! Мы празднуем свадьбу новоиспеченного сиятельного графа! Дорогу деревенщине! История – дура, а театр Порт-Сен-Мартен врет, как сивый мерин. На прошлой неделе Буридан женился на Маргарите Бургундской и теперь правит среди виноградных лоз! Пуншу! Море пуншу! Ура Гименею и да здравствует Декларация прав гражданина! Папаша зарыт в землю Бретани. Титул и состояние перешли к сыну! Орсини, чертов трактирщик, у нас кошельки лопаются от денег. Ставь нам выпивку, да поживее, и давайте веселиться!
– Хозяин, – сказал Комейроль, показывая пальцем на расшумевшихся клерков, – эта шайка болтунов отныне вам больше ни к чему. Их можно отправить на свалку.
– Почему? – спросила Маргарита.
– Добрый вечер, графиня, – поклонился лжестудент.
Маргарита протянула ему руку. Тот, не ответив на ее вопрос, вновь обратился к Лекоку.
– Хозяин, почему бы нам не подыскать более удобное место для разговора?
– Здесь вполне удобно, – ответил Лекок. – У меня мало времени.
Комейроль подошел к Ролану, прислонившемуся к колонне и не подававшему признаков жизни, и склонился над ним.
– Почиваете, бабушка? – осведомился Комейроль. Ролан не шевельнулся. Тогда Комейроль пнул его ногой. Юноша завалился на бок и остался недвижным.
– Спит, как бревно! – сказал Лекок. – Оставь ее в покое и выкладывай, что у тебя. Почему их нужно отправить на свалку?
– Потому что сегодня Леон Мальвуа выкупил нотариальную контору Дебана, – объяснил Комейроль.
– Вот как! – отозвался Лекок. – Славная сделка! И вы полагаете, что он наберет новых служащих?
– Вероятно. Он слишком хорошо нас знает, – скромно отвечал Комейроль.
Господин Лекок задумался.
– Пока не время присваивать титул, – пробормотал он, словно разговаривая с самим собой. – Герцог может предъявить свои права, и тогда все пойдет насмарку. Посмотрим, как пойдут дела у Леона Мальвуа, ему еще долго придется разбираться с делами в своей конторе… А если кого и отправлять на свалку, так старину Дебана. Я бы не доверил ему и десяти луидоров… Вот к чему приводит распутство!
Комейроль от всей души согласился с патроном. Госпожа графиня зябко повела плечами, обтянутыми черным домино.
– Мне холодно, – сказала она, – вернемся на бал.
– Ни в коем случае, голубушка, – возразил Лекок. – Если вы замерзли, пройдемся, чтобы согреться. Я приехал сюда по делу, и мы с ним пока не покончили. Что слышно с улицы Святой Маргариты из дома номер десять?
С этими словами он предложил руку своей спутнице, и все трое направились в глубь пустынной галереи.
«Улица Святой Маргариты, дом номер десять», – таковы были первые слова, прорвавшие пелену, окутывавшую сознание Ролана. Они не пробудили его, оцепенение было чересчур глубоким, но Ролан сделал попытку прислушаться, как прислушиваются к звукам дремлющие люди, и если бы Маргарита заговорила сейчас, он бы узнал ее. Но Маргарита со своими спутниками в этот момент находилась на другом конце галереи, выходившем на Люксембургский сад.
Ролана окутала тишина, вернее, теперь до него долетал лишь невнятный гул, в котором смешались крики толпы на площади, танцевальная музыка и пьяный шум, доносившийся из кабачка «Корнель», где с легким сердцем развлекались клерки Дебана, величая бесчувственного Жулу и не ведая о том, что годятся лишь на свалку.
Внезапно иные голоса раздались над самым ухом Ролана, и он ощутил, как две пары рук обшаривают карманы нового одеяния сиделки Даво. Инстинктивным желанием Ролана было оказать сопротивление, но его члены словно сковал паралич. Сейчас он был столь же немощен, как на следующий день после ранения: омертвевшее тело и живая мысль!
– И поживиться-то нечем! – произнес незнакомый голос. – Старая ведьма все спустила. Надеюсь, она не пожалуется Тулонцу на то, что мы проверили ее карманы.
– Надо же, – отозвался другой голос, – и в Париже есть люди, которые умирают от голода.
Двое собеседников отвернулись от Ролана и вошли под своды галереи.
– Однако нечего сказать, госпожа графиня – красотка хоть куда, – заговорил первый голос.
– Было время, и не так давно, когда она только и жила что своей красотой, – сказал второй. – Ее подцепили на карнавале. Она должна сыграть какую-то роль в хитроумном плане Тулонца. Речь идет о герцоге, генерале, пэре Франции и прочая, у которого денег больше, чем у короля, и достались они ему не задаром. Когда-то он убил своего старшего брата или что-то в этом роде.
– Из чего следует, – заключил первый голос, – что довольный черт, придя на смену Провидению, заставит его поплясать под свою дудку и выложить все денежки до последнего гроша… Но нам-то что с того, а, дружище Пиклюс?
Пиклюс, молодой человек лет двадцати пяти, унылого вида, тощий, бледный, одетый, словно бедный студент, открыл створку фонаря, прикрепленного к элегантному экипажу, стоявшему на тротуаре, и раскурил трубку. Пожав плечами, он выпустил первую струйку дыма и ответил:
– Кокотт, детка, если бы вместо блузы ты мог позволить себе сюртук высшего качества, панталоны из черного кашемира, лаковые ботинки, а также безмятежную совесть, то я показал бы тебе, как добывают пожизненную ренту.
Он вздохнул и закрыл створку фонаря.
Кокотт, паренек лет восемнадцати, живой, подвижный, статный и не лишенный внешнего лоска, хотя главным предметом его наряда была действительно простая шерстяная блуза, словно нехотя, свернул сигарету.
– Вот если бы герцога кто предупредил… – начал он, но костлявая рука Пиклюса закрыла ему рот, оборвав речь на полуслове.
– Осторожней! – прошептал Пиклюс. – Они идут сюда!
Господин Лекок, Маргарита и Комейроль возвращались. Кокотта и Пиклюса словно ветром сдуло.