Карский рейд(изд.1983)
Шрифт:
— Упаси бог! Но вы пришли ко мне, чтобы я помог вам вернуться вождями нации. А я уверен, что вождей нации не привозят в обозах оккупационных войск.
Миллер и Марушевский тоже встали, и, уже направляясь к дверям, Миллер заявил:
— Запомните, господин Лид, мы еще будем в России! И тогда вы пожалеете о своем безверии. Тогда вам захочется вернуться в нашем обозе к своим фабрикам, складам, пароходам и факториям!
Лид громко засмеялся:
— Господа генералы, в этом ваша главная
Генералы замерли в дверях.
Лид спокойно закончил:
— Держите меня в курсе всех дел. Англия не может сейчас участвовать ни в каких открытых операциях против Красной России — у нас есть свои рабочие…
— Но как же тогда, — с недоумением начал Миллер.
Лид, прищурив светлые глаза, пояснил:
— Очень просто… Если крейсер ее величества случайно натолкнется в Ледовитом океане на караван большевистских кораблей… Знаете, в море ведь всякое может случиться…
Белая ночь плыла над городом, над морем. Было тепло, тихо. Лена и Шестаков медленно, устало шли по пристани.
Вдоль пирса и на рейде мирно спали ремонтируемые суда, чуть покачиваясь на пологой волне.
Шестаков, лицо — в машинном масле, окинул корабли взглядом и сказал Лене:
— Я так долго не мог привыкнуть к их силуэтам.
— Почему?
— Я ведь всегда плавал на боевых судах — у них приземистые, злые контуры хищников.
Лена заметила:
— А эти — добродушные, пузатые работяги. Посмотри, они даже горбятся от усталости… Знаешь, Коля, мне эти как-то больше по сердцу!
Шестаков засмеялся:
— Если по-честному говорить, Леночка, то мне — в последнее время — тоже!
Лена вздохнула:
— Папа в эти дни совсем домой не приходит. Как у него сил хватает!
Шестаков кивнул:
— Мы с ним сегодня на «Седове» проворачивали главную машину. Он еще на судне остался…
— Папа говорит, что с Англией какие-то новые осложнения?
— У нас с ней все время какие-нибудь осложнения, — усмехнулся Шестаков.
— А война не может снова начаться?
Шестаков развел руками:
— Кто его знает! Рассказывают, жил на свете один добрый стекольщик. Он сам мастерил замечательные рогатки и раздаривал их окрестным мальчишкам…
— Хитрый!
— Да. Вот мне политика Англии напоминает того стекольщика… Но думаю, что в открытую они сейчас не сунутся — побоятся…
Лена обогнала Шестакова, заглянула ему в глаза:
— Мы с тобой совсем сумасшедшие. Такая ночь, а мы говорим о политике!..
Шестаков смущенно улыбнулся:
— Ты первая
Лена удивилась:
— А как?
— Залезь, пожалуйста, ко мне в верхний карман — у меня руки грязные…
Лена достала из кармана Шестакова аккуратный бумажный пакетик.
Развернула — а там пять кусков сахара!
— Ой, Коленька, сахар! Где же ты его достал?
Шестаков сказал торжественно:
— Мадемуазель Элен, это вам вместо цветов!
Лена сказала грустно:
— Они здесь, к сожалению, в это время не растут…
Шестаков покачал головой:
— К сожалению. А что касается сахара, то я его у Сергея Щекутьева выменял на банку гуталина. Он ведь неслыханный франт, а мои сапоги Иван Соколков — он их звал «кобеднишними» — давно загнал.
Лена с удовольствием разгрызла кусок сахара, со смехом сказала:
— Ой, как вкусно! Я, когда была маленькой, очень сласти любила…
— Я тоже!
— Стяну чего-нибудь на кухне, залезу в угол дивана в отцовском кабинете и требую от него сказку!
— А он тебе рассказывал сказки?
— Папа рассказывал мне одну сказку, бесконечно длинную, он ее сам для меня придумывал… — В голосе Лены слышалась любовь к отцу. — Про витязя Циклона, который полюбил сказочную фею Цикломену и все время воевал из-за нее со злым принцем Антициклоном. Я уж не помню, чем там у них закончилось соперничество…
Шестаков долго смотрел ей в глаза… Так долго, что она покраснела. И спросила:
— Ну что ты так на меня смотришь?..
— Я помню, чем закончилось, — весело сказал Шестаков. — Циклон подстерег на архангельском пирсе Цикломену и, не снимая рабочей робы витязя, признался ей в любви. А потом поцеловал в сахарные уста…
Берс тщательно прицелился из револьвера, подняв его на уровень лица.
Плавно нажал спусковой крючок.
Раздался выстрел, и вбежавшему в комнату Чаплицкому представилось невероятное зрелище: голова Берса со странным стеклянным звоном разлетелась фонтаном сверкающих колючих осколков.
Чаплицкий застыл на месте.
Придя в себя, медленно спросил:
— В чем дело? Вы с ума сошли, Берс?
Берс задумчиво рассматривал револьвер, стоя перед разбитым зеркалом.
Потом так же медленно ответил:
— Насколько я могу судить, нет… Пока…
— Тогда зачем?..
— Мне пришло в голову, что никому не удается увидеть собственную смерть… как бы со стороны.
Чаплицкий прищурился:
— И вы решили порепетировать перед зеркалом?