Карта костей

Каждый раз, когда он приходил ко мне во сне, я видела его как в самую первую встречу — плавающим. Силуэтом, размытым толстыми стеклянными стенами бака и вязкой жидкостью, в которую его погрузили. Я видела лишь проблески: склоненную к плечу голову, линию скулы. Невозможно было разглядеть лицо, но я знала, что это Кип. Как знала тяжесть его руки на моём животе или дыхание в темноте.

Туловище наклонено вперед, ноги безвольно свисают — тело, подобное вопросу, на который у меня нет ответа.

Я

Но кошмары о его пребывании в баке ужасали по-другому. Не кровь, размазанная по полу, а нечто гораздо худшее: безупречное переплетение трубок и проводов — бессловесная пытка. Несколькими месяцами раньше я освободила его из резервуара, а с тех пор, как он умер в зернохранилище у меня на глазах, в большинство ночей он снился мне снова заключенный в стеклянный бак.

Сон изменился. Кип исчез, и я увидела спящего Зака. Его рука тянулась ко мне. Я видела обкусанную кожу вокруг ногтей и подбородок, поросший щетиной.

В детстве мы делили одну колыбель и каждую ночь спали в обнимку. По мере взросления он начал бояться и презирать меня, но наши тела не позабыли привычку к близости. Когда мы переросли детскую кровать, я вертелась в своей постели и наблюдала, как он спит у дальней стены, тоже постоянно ворочаясь.

И вот я опять смотрю на спящего Зака. На его лице не отразилось ни одно из его деяний. Заклеймили меня, но именно на брате должен был отпечататься какой-нибудь знак. Как он мог спать так безмятежно, с открытым ртом, после того как приказал устроить резню на Острове и запустить программу резервуаров? Бодрствуя, он ни секунды не был неподвижен.

Вспомнились его руки, всегда в движении, словно завязывающие невидимые узлы. Но сейчас он не двигался, лишь глазные яблоки ходили под веками, видимо, наблюдая сны. На шее билась жилка в такт с сердцем. Как и у меня — мы единое целое, мое сердце остановится одновременно с его. Брат предавал меня при каждом удобном случае, но наша общая смерть была единственным обещанием, которое он не мог нарушить.

Он открыл глаза:

— Что тебе от меня надо?

Я бежала от него всю дорогу на Остров и обратно к мертвым землям на востоке, но сейчас мой близнец глядел на меня сквозь тишину моего сна. Нас как будто связывала веревка — чем сильнее мы отдалялись, тем больше чувствовали ее натяжение.

— Что тебе от меня надо? — повторил он.

— Я хочу тебя остановить, — ответила я.

Бывало, я отвечала, что хочу его спасти. Возможно, это было одно и то же.

— Ты не можешь. — В его голосе не слышалось торжества, лишь уверенность, твердая как камень.

— Что я тебе сделала? — спросила я. — За что ты с нами так поступил?

Зак не ответил — на его месте возникло пламя. Сон сотрясла белая вспышка взрыва, укравшая мир и заменившая его огнем.

Увидев пламя, я проснулась, и мой крик разорвал сумерки. Потянувшись за Кипом, я нащупала лишь испачканное золой одеяло. Каждый день я пыталась привыкнуть к отсутствию Кипа, но по ночам просыпалась, забывчиво ворочаясь в поисках его тепла. Я растворилась в эхе своего вопля. Сейчас взрыв приходил ко мне чаще: и во сне, и иногда наяву. Теперь я как никогда понимала, почему многие провидцы теряли разум. Жизнь провидца — как прогулка по замерзшему озеру, каждое видение — это трещина во льду под ногами. Я часто чувствовала, что ускользаю через хрупкую поверхность своего здравомыслия.

— Ты вспотела, — произнес Дудочник.

Я дышала быстро и шумно и никак не могла успокоиться.

— Ведь не жарко. Может, у тебя лихорадка?

— Она еще не способна говорить, — заметила Зои по ту сторону костра. — Подожди, оклемается через минуту.

— Ее действительно бьет лихорадка. — Дудочник дотронулся до моего лба. Он всегда так реагировал на мои видения. Мгновение — и он рядом, расталкивает меня и засыпает вопросами, пока я еще все отчетливо помню.

— Я не больна. — Сев, я оттолкнула его ладонь и утерла лицо. — Опять взрыв.

Сколько бы я ни переживала это видение, все равно не могла к нему ни подготовиться, ни привыкнуть. Мои чувства истекали кровью. Звук ослеплял, от белизны разрывало уши. Жар выходил за рамки боли. Он был всепоглощающим. Пламя казалось необъятным, оно мгновенно охватывало мир и горело вечно.

Зои встала, переступила через тлеющий огонь и протянула мне флягу с водой.

— Это происходит все чаще, так ведь? — спросил Дудочник.

— Ты считаешь? — бросила я, беря флягу.

Он не ответил, лишь смотрел, как я пью.

Я знала, что продержалась несколько недель до этой ночи. Пришлось немало потрудиться. Я старалась не засыпать, сдерживала судорожное дыхание, когда приходило видение, стискивала зубы до такой степени, что чувствовала, будто они вот-вот сотрутся в порошок. Но Дудочник все равно заметил.

— Ты за мной наблюдал?

— Да, — ответил он, не дрогнув под моим взглядом. — Я делаю что должен для Сопротивления. Твоя работа — терпеть видения. Моя — решить, как их можно использовать.

Я первая отвела глаза и откатилась от него подальше.

Несколько недель наш мир состоял лишь из пепла. Даже после того как мы покинули мертвые земли, ветер продолжал дуть с востока, наполняя небо черной пылью. Когда Зои или Дудочник меня обгоняли, я видела, что сажа забилась даже в изгибы ушных раковин.

Расплачься я, и слезы оставили бы черные разводы на щеках. Но времени для слез не оставалось. И кого мне оплакивать? Кипа? Мертвецов на Острове? Тех, кто томился в ловушке Нью-Хобарта? Тех, кто пребывал во вневременье резервуаров? Их было не счесть, и мои слезы не могли им помочь.