Картина без Иосифа
Шрифт:
Он пожалел, что не захватил что-нибудь съедобное — тост, ломтик черствого хлеба, яблоко. Это стало бы оправданием того, почему он сейчас тут. А оправдание ему потребуется, когда он вернется домой. Пожалуй, следует сочинить его прямо сейчас, по дороге.
Он как-то не подумал об этом раньше. Стоя возле окна столовой, глядя через сад на обширное белое поле, тоже часть владений Таунли-Янга, он думал лишь о том, как бы ему выбраться, протоптать дорожку в снегу и идти, пока хватит сил, только бы не возвращаться в дом, ставший для него сущим адом.
Его тесть пришел к их спальне в восемь утра. Брендан услыхал его по-военному
Как обычно, тесть был в полном порядке. Брендан никогда не видел его в неглиже. Твидовый костюм, рубашка, обувь и галстук свидетельствовали о хорошем происхождении, которое, как знал Брендан, он должен ценить. Все, что носил тесть, выглядело достаточно старым, чтобы свидетельствовать о полном отсутствии интереса к одежде, обязательном для провинциальной знати. Брендан удивлялся, как ухитряется тесть придавать даже новым вещам вид десятилетней давности.
Таунли-Янг окинул взглядом шерстяной халат Брендана и вытянул губы в безмолвном неодобрении при виде неряшливо завязанного пояса. Настоящие мужчины завязывают на халате квадратные узлы, говорило выражение его лица, и концы пояса должны быть одинаковой длины, ты, ничтожество.
Брендан шагнул в коридор и закрыл за собой дверь.
— Еще не проснулась, — объяснил он.
Таунли-Янг взглянул на дверные створки, словно мог сквозь них разглядеть, в каком настроении его дочка.
— Еще одна трудная ночь? — поинтересовался он.
Вот именно, подумал Брендан. Он явился домой после одиннадцати, в надежде, что она уже заснула, но все кончилось возней под одеялами и выполнением супружеских обязанностей. Слава богу, он сумел все сделать — в комнате было темно, а во время их ночных сеансов она взяла себе за моду шептать кое-какие англосаксонские комплименты, позволявшие ему фантазировать более свободно. В такие ночи он лежал в постели не с Бекки, воображение рисовало ему другую партнершу. Он стонал и извивался под ней, бормотал о-боже о-да-мне-нравится да-люблю, представляя себе Полли Яркин.
Однако прошлой ночью Бекки была агрессивней обычного. В ее эротических манипуляциях проскальзывал гнев. Она не упрекала его, не рыдала, когда он явился, пропахший джином, со страдающим от неразделенной любви видом. Вместо этого без слов потребовала того, чем он меньше всего хотел заниматься.
Так что ночь в самом деле получилась трудная, хотя не в том смысле, какой подразумевал его тесть.
— Небольшой дискомфорт, — ответил он, в надежде, что Таунли-Янг
— Верно, — сказал Таунли-Янг. — Ну ладно, по крайней мере, скоро мы сможем наконец-то успокоить ее душу. Может, она и повеселеет.
Он принялся объяснять, что работы в Коутс-Холле наконец-то пойдут без перерывов. Назвал причины почему, но Брендан просто кивнул, изобразив счастливую улыбку, в то время как жизнь его утекала, словно море во время отлива.
И теперь, подходя по Ланкастерской дороге к Крофтерс-Инн, он вдруг удивился, почему для него так важно, чтобы Холл для них оставался недосягаемым. Ведь он уже женился на Бекки. Загубил свою жизнь. Почему же их собственный дом кажется ему катастрофой?
Он не мог этого сказать. Но как только Холл будет окончательно готов, дверь в его мечтах о будущем захлопнется, какими бы иллюзорными они ни казались. А вместе с захлопнувшейся дверью наступит клаустрофобия. Если уж он не мог сбежать от брака, то хотя бы сбежит от дома. Поэтому он и шел туда в морозное утро.
— Ты куда, Брен? — Джози Рэгг торчала наверху одного из двух каменных столбов, обрамлявших въезд на автостоянку отеля. Она очистила его от снега и теперь болтала ногами и выглядела такой же несчастной, каким чувствовал себя Брендан. Слово «нескладная» подходило к ней как нельзя лучше.
— Прогуляться, — ответил он. И добавил, поскольку она выглядела ужасно подавленной, а он хорошо понимал это состояние, когда на твою жизнь вдруг падает черная тень. — Не хочешь составить мне компанию?
— Не могу. Эти не ходят по снегу.
«Этими» были «веллингтоны», которыми она помахала для наглядности. Огромные, почти вдвое больше ее ноги. Над ними торчали как минимум три пары гольфов.
— У тебя что, нет нормальной обуви?
Она покачала головой и надвинула до бровей вязаную шапочку.
— Мои стали мне малы еще в ноябре, а если я скажу маме, что нужны новые, с ней случится припадок. «Когда ты перестанешь расти, Джозефина Юджиния?» Ну, ты понимаешь. А эти вот я беру у мистера Рэгга. Он шибко не возражает. — Она снова постучала пятками по морозным камням.
— Почему ты зовешь его «мистер Рэгг»?
Она возилась се свежей пачкой сигарет, пытаясь сорвать с нее целлофан, не снимая варежек. Брендан перешел через дорогу, взял пачку и поухаживал за Джози, поднеся ей зажигалку. Она курила, не отвечая, пыталась пустить колечко, но безуспешно. Пар изо рта валил пополам с дымом.
— Просто так, — сказала она. — Глупо, я понимаю. Можешь мне об этом не говорить. Мама краснеет от злости, а мистеру Рэггу все по барабану. Если он мне не родной, я могу фантазировать, что у моей мамы была страстная любовь, понимаешь, а я плод ее роковой страсти. Я представляю, как тот мужик появляется в Уинсло, случайно, проездом. Встречает маму. Они без ума друг от друга, но не могут, конечно, пожениться, потому что мама не хочет покидать Ланкашир. Но он был самой большой любовью в ее жизни, зажег в ней пламя страсти, как это делают мужчины. И теперь я — единственная память о нем-Джози стряхнула пепел. — Вот почему я называю его «мистер Рэгг». Глупо. Не знаю, зачем я тебе это рассказала. И вообще всем рассказываю. Я всегда остаюсь виноватой, и все это, наверное, понимают. Я слишком много болтаю. — Ее губы задрожали. Она вытерла пальцем под носом и выбросила сигарету, которая тихо зашипела в снегу.