Картина преступления
Шрифт:
– Джейми? – окликнул отец.
– Ты не можешь переслать мне его письма? Я уверен, что они будут полезны.
Он колебался.
– Мне бы не хотелось, – сказал он наконец. – Но если тебе нужна конкретная информация, я могу ее тебе переслать.
– Почему бы просто не переслать письма?
– Если бы Шарлотта писала тебе ежедневно несколько месяцев, Джейми, скажи мне честно, ты бы переслал эти письма твоему отцу без колебаний?
– Конечно! – Конечно, нет, но времени для спора не было: вдали уже виднелся
– Ты должен мне пообещать, что не будешь искать Леандра сам. Он придумал сложную схему, и я не хочу, чтобы ты ему ее испортил. Обещай мне.
Не «это небезопасно». Не «я не хочу, чтобы тебе что-то угрожало». Он просто не хотел, чтобы я испортил Леандру прикрытие. Приятно знать, что отец как всегда сохраняет свои приоритеты.
– Обещаю, мы не станем за ним гоняться, – сказал я, сам не веря ни одному своему слову. – Устраивает?
– Мы приехали, мисс, – сказал шофер.
Рядом со мной Холмс дико рассмеялась, глядя в свой телефон.
«Я нашел вам проводника, – было на экране. – Но боюсь, ни один из вас его не одобрит».
– Нет. – Потому что теперь я четко вспомнил, кто работал на Майло Холмса. – Нет, никоим образом! – Потом я выплюнул несколько других фраз, которые услыхал на темной Брикстон-стрит из уст человека, приложившегося головой о бордюрный камень.
– Джейми? – спросил мой отец. – Что у тебя, черт побери, происходит?
Я прервал связь. Я не мог перестать смотреть на чертов экран телефона Холмс, на котором сейчас появилось: «Скажи Ватсону, чтобы следил за языком, хорошо? У тех, кто прослушивает мою линию, уши волдырями покрылись».
Невзирая на то что я болтался между Англией и Америкой всю свою сознательную жизнь (или именно поэтому), я никогда не путешествовал другими марш – рутами. Каникулы в нашей семье меня в восторг не приводили. Расти в Коннектикуте означало, что у меня будет обязательная поездка в Нью-Йорк вместе с семьей, но в нашем случае мы ели в китайских ресторанах и смотрели бродвейские шоу с тиграми на роликах. (В этом, как и в большинстве других вещей, я винил отца.) Переехав в Лондон, я по-настоящему уезжал куда-то на каникулы лишь однажды. Мать взяла напрокат дом-автоприцеп и поехала со мной и сестрой в Эбби Вуд. Это было на юге города, с милю от нашего дома. Все четыре дня, что мы были там, шел дождь. Нам с сестрой пришлось спать вдвоем на складной кровати, и в последнее утро я проснулся с ее локтем у меня во рту.
Короче, ничего похожего на поездку в Берлин с Шарлоттой Холмс в моей жизни не случалось.
Штаб-квартира Грейстоун располагалась в Митте, по соседству с северо-восточной окраиной города. Майло запустил бизнес как технологичную компанию, которая занималась наблюдением, но расширил свои операции, когда стало ясно, что определенные вещи людям не под силу. Всё,
Холмс поделилась со мной этим и прочим в такси по дороге из аэропорта, хотя в основном я был уже в курсе. Не знаю, считала ли она, что у меня плохая память, или просто болтала, потому что нервничала. У нее были причины нервничать. Через десять минут нам предстояло встретиться с тем, чей брат потратил прошлую осень, придумывая забавные и сложные способы убить нас, с тем, кто инсценировал собственную смерть, чтобы ускользнуть от своей семьи (и заключения), с тем, кого Шарлотта Холмс любила так сильно, что готова была сесть в тюрьму, потому что он не любил ее. Август Мориарти, доктор фундаментальной математики, с улыбкой Принца Очарование и братом по имени Адриан, который, вероятно, научил его всему, что знал о транспортировке и продаже украденных картин. Кого бы еще Майло выбрал нам в провожатые по городу?
Мне был нужен мой топор. Или голова Майло на колу.
В городе было теплее, чем в Лондоне, и никакого снега, и я понял, что я не знаю, где мы. Всё, что мне было известно о Берлине, содержалось в учебнике истории и фильмах о Второй мировой войне. Я знал о нацистах и о том, что Германия производит лучшие автомашины, что в их языке слова связываются вместе для выражения таких эмоций, названия которых я даже не знал. Моя мать любила ссылаться на «шаденфройде» – удовольствие от чужих несчастий, – смеясь под «Дорожные новости» по радио. «Какой глупец заведет машину в Лондоне», – говорила она. Мы ездили на метро как настоящие лондонцы или как, по ее мнению, должны были ездить настоящие лондонцы.
Берлин, который я видел сейчас, напоминал Лондон тем, что здания, которые мы видели, казалось, жили второй жизнью. У овощной лавки, мимо которой мы проехали, был фасад, как у музея. Почта выглядела галереей, старинная вывеска «Государственная почта Германии» выцвела над окном, в котором красовались скульптуры… ушей. Я заметил нарисованный фонарный столб на кирпичной стене позади настоящего фонарного столба. Стрит-арт был везде: на зданиях, на вывесках, он сползал с кирпичных стен на тротуары надписями: «Уничтожь капитализм», и «Верь во всё», и «Смотри в оба». Все надписи были на английском – как я понял, здесь все на нем говорили, хотя я помнил, что в городе полно художников-эмигрантов, привлеченных дешевой арендной платой и сообществом. Что меня больше всего поразило, так это что граффити не закрашивались. Как будто город и состоял из них, из преобразования и недовольства, так что новенькие и чистенькие витрины начинали казаться незаконченными. По крайней мере мне.
Конец ознакомительного фрагмента.