Картина с кляксой
Шрифт:
Что говорил участковый, Алешке, конечно, из его «далека» не было слышно, но хорошо было видно, как графский дачник согласно кивал головой, прижимал руку к сердцу и даже усердно кланялся не как барин, а как лакей. Впрочем, о чем они говорили, догадаться было нетрудно. Тем более что в тот же день тетя Липа чуть не упала в обморок от радости, когда все недостающие «фигнитуры» были возвращены в музей «неустановленным лицом»…
Когда Алешка вернулся к хижине, бомж Вася сидел на чурбачке для колки дров и перебирал какие-то железки, беззаботно насвистывая.
Алешка
– Тебе чего, шпингалет? Заблудился?
– Мимо шел, решил заглянуть.
– А ведь ты врешь. Тебе чего-то от Василия Петровича надо. Но Василий Петрович прием посетителей закончил. У него назрел обеденный перерыв. Зайдите позже. На той неделе. Внятно изложил? – По лицу Васи побежали веселые морщинки.
– Ладно, – сказал Алешка, – я зайду на той неделе. До обеда. Или до завтрака. Вместе с художником Славским. И с его другом Рудиком.
Вася встрепенулся. Веселые морщинки стали злыми.
– А ты что, знаешь, где они?
– Скоро узнаю, – небрежно ответил Алешка.
Вася торжественно встал со своего чурбачка и указал на него:
– Веди их сюда, и я на этом чурбаке отрублю им все две головы! Каждой по одной. Внятно изложил?
– А то! Они ведь вас так подставили!
– Ну! Навели меня на фурнитуру, а под шумок свое дело сделали, картины увели. Сами слиняли, а кто виноват? Бася с Васей! Тебя, что ль, тоже накололи? Ты им кто будешь-то?
– Одному – племянник, другому – двоюродный дядя. Внятно изложил?
Вася не очень врубился, но веско отметил:
– То-то! Веди их сюда, двоюродных племянников. Пока меня не закрыли. – И он задорно взмахнул топором. – Слышь, друган, а у тебя-то какой интерес?
Алешка не стал его баловать вариантами оперативных легенд: сошло у Боярина – сойдет и здесь.
– Фурнитура. Мы с батей дом построили. Очень красивый. Вроде вашего. А всяких шпингалетов нет.
– Не торгую, братан. Лимит исчерпан.
Алешка огляделся и шепнул:
– Лимит будет. Гражданин начальник Стяпанов велел Боярину купленную фурнитуру в музей сдать. Внятно изложил?
Вася покачал головой:
– Не, братан. Я в музей больше не ходок. Мне лишние беды ни к чему.
– Да я бы сам…
– Толково, братан. Из тебя хороший вор может выйти. – Вот это уж – никогда! – Они эту фурнитуру в один день на место не поставят. Положат в сумочке на подоконнике. Чего ж не взять-то? Раз плохо лежит.
– Только я дорогу не знаю.
– Помогу – ты мне глянулся.
Алешке почему-то все хотят помогать. Наверное, потому что в нем сочетаются какая-то наивность и беспомощность с необычайной решительностью. И с нахальством.
– Баська! – крикнул Вася. – Неси-ка сюда мой струмент!
В дверях появилась улыбающаяся Бася, прижимая к груди бутылку, два стакана и тарелочку с какой-то закуской.
– Невнятно изложил, – вздохнул Вася. – Не обеденный, а рабочий струмент неси.
Бася разочарованно вздохнула, вернулась в хижину и принесла медное кольцо, на котором звенели блестящие ключики самых необычных форм.
– Понял, малец? – гордо спросил Алешку Вася. – Я ведь не простой человек. Я ведь не всегда бродягой был. У меня прекрасное боевое прошлое. Я был знаменитый домушник!
– Домушник – это кто дома строит? – наивно спросил Алешка.
Вася весело расхохотался.
– Домушник не строит дома. Он их вскрывает. Перед этими штучками, – он позвенел связкой отмычек, – ни одна дверь не устоит. – Тут он нахмурился. – Но это, малец, все в прошлом. Завязал!
«Ничего себе – завязал! – подумал Алешка. – А музей?» Но, конечно, благоразумно промолчал.
– Сейчас я тебе все внятно изложу. Меня Стяпаныч сколько пытал, а я ему честно: «Пьян был, начальник, не помню, каким путем в музей попал». А этот путь мне Славский нарисовал. Он в музее давно гужуется и все разнюхал. Стяпанычу тот ход Василий Петрович не открыл, а тебе дарю – очень ты мне глянулся. Вот слушай и запоминай. Обходишь музей, у него сзади есть дверка. Отопрешь ее вот этим золотым ключиком. Держи. – Вася снял с кольца отмычку. – Входишь, идешь вправо, видишь лесенку. По ней вниз, в подземелье. Но ты не пугайся, там хоть и холодно, но никаких шкилетов нету. Токо иногда крысы пошмыгивают. Из подземелья обратно лесенка, входишь в колидор, направо идешь – опять лесенка – эта уже на антресоль. Внятно излагаю? То-то. А уж оттеда спускаешься в зал.
– Там же высоко. И лестницы нет.
– Будет! Эта Клавдия, когда уборку кончает, то свою стремянку не в кладовку несет – у ней радикулит, – а к антресоли прислоняет. Возьмешь товар и – ходу до дому. Дверь не забудь за собой запереть, а то еще залезет в музей какой-нибудь бессовестный гад. Ключик вернешь. С бутылкой пива.
– А я пиво не пью.
– Я пью!
– А что ж вы, дядя Вася, – спросил Алешка, прощаясь, – когда в музей забрались, только шпингалеты да ручки поснимали? Там же столько всяких ценностей.
– А потому что у меня совесть есть. Не то что у этих. Так не забудь, приведи их под мой топор.
– Приведу, дядя Вася.
В общем, картина прояснилась. Вернее, Алешка ее прояснил. Эти жулики здорово схитрили. Чтобы от себя всякие подозрения отвести, они все подозрения решили свалить на Васю и Басю. Всему поселку было известно, что они промышляют тем, что собирают и воруют всякие изделия из цветных металлов. И кто-то из банды художника Славского подсказал им: мол, там, в музее, этих изделий полно на всех окнах и на всех дверях. А попасть в музей можно через заднюю дверь. Они прекрасно знали, что Басю и Васю очень быстро задержат. И будут с ними разбираться. В музее были? Были. Кражу совершили? Совершили. А где картины?.. И пока с ними будут разбираться, картины уже уедут в далекие края. Тем более что кражу картин обнаружат не сразу. А когда обнаружат, следователь вспомнит, что примерно в то время были задержаны жуликоватые бомжи Бася и Вася. А Вася к тому же в прошлом профессиональный квартирный вор. В общем, такая подлая хитрость. Недаром Вася собрался им две головы отрубить.