Картина с кляксой
Шрифт:
– Откуда ты знаешь?
Алешка улыбнулся своей хитрой и снисходительной улыбкой.
– Догадался.
– Они же там погибнут!
– Ни за что! Их, наверное, кто-то в пленку замотал.
– Кто? Тетя Зина? Дед Строганов? Фуфырь?
– Не угадаешь, Дим.
– Пошли домой, – сказал я. – Скоро родители приедут.
– И собаки соскучились. Они нам будут рады, а от родителей попадет. Внятно изложил?
Тут до меня что-то начало доходить.
– Лех, но это же опасно.
– Ни капельки. Во-первых, мы пойдем с охраной. А потом я как заною, как во всем сознаюсь, как всего наобещаю. Первый раз, что ли?
Да, такой опыт у него есть. Школьный. Он сперва сделает большие удивленные глазки, потом их смущенно потупит, а потом закивает головой: правда-правда, я больше никогда так не буду. И меньше – тоже.
– Нет, Лех, так не годится. Надо папе сказать.
– У папы своих жуликов хватает.
– Тогда майору Злобину.
– Никогда! Он, Дим, ничего не умеет. Сколько времени прошло. А он только заметочки в газеточки пишет. О суровых и опасных буднях. Полиционер! – и столько в его интонации было возмущения с презрением, что я не нашелся возразить.
Мне стало неспокойно и захотелось домой. Тем более что солнце уже потухало за лесом, от болота тянуло сыростью и прелью, а за болотом зловеще каркала дурная ворона.
Я опять взглянул на изумрудную лужайку, в мрачной глубине которой скрывалась лакомая приманка для бессовестных жуликов, и плечи мои зябко передернулись. А над болотом начал скапливаться холодный туман. Колеблющийся такой. Будто в его зыбкой белизне бродили зловещие тени…
Глава XII. Внятно изложил?
Когда мы добрались до своего фургончика, уже совсем стемнело. Грета укоризненно помахала нам хвостом: время ужинать, а вы где-то шляетесь, все родителям расскажу.
А где они, наши родители? Им Большой театр дороже родных детей. Я почему-то почувствовал, что с родителями мне было бы спокойнее. Что-то внутри меня тревожно трепыхалось, как-то не по себе было. Хотелось покрепче запереть дверь и спрятаться с головой под одеяло. И Гретка вела себя беспокойно. Все время прислушивалась, повизгивала и порыкивала. А потом вдруг грозно залаяла и бухнула передними лапами в дверь. За которой был какой-то неясный шум. Мы переглянулись и затаились.
Но тут под окошком раздалось:
– Боу-воу!
Алешка радостно взвизгнул и отпер дверь. Мама подхватила его и вместе с ним вошла в сарайчик. А папа потеснил меня и добродушно сказал:
– Домой, домой, ребята.
Но я кое-что увидел и кое-что услышал. У нас на участке стояли кроме папиного служебного джипа полицейский «уазик» и камуфлированный автобус. Он слабо светился изнутри, и мне послышалось, что там нежно бренчит гитара. Или россыпь патронов у кого-то в кармане.
– Домой, домой. – Папа оттеснил меня от двери и запер ее.
Мне показалось, что он погружен в мысли, а мама была погружена в свои впечатления от сказочного балета. Или оперы. Мы так и не поняли. И вообще, мне показалось еще, что они были вовсе не в театре. Уж папа-то – точно. Хотя бы потому, что из своих редких походов в театр или в гости они приносят нам в клювиках добычу – хорошие конфеты или бутеры с икрой.
Сегодня они привезли сосиски и пакет молока.
– Спать, спать, – сказала мама. – Я так устала.
– Я тоже, – сказал папа. – А завтра у нас гости.
– Тетя Зина? – спросил Алешка.
– Дядя Вадим, – усмехнулся папа. – Надо его хорошенько принять.
– Мы его бледнолицыми поганками и салатом из обдуванчиков накормим, – предложил Алешка. – Или лягушкиными лапами. У нас их полно.
– Алексей! – Мама даже побледнела. – Ты можешь не говорить гадостей перед сном?
– А утром можно?
– Смотря какое утро будет, – сказал папа. – И кстати, верните-ка мне мой бинокль. Срочно.
Вот это фишка!
– Щаз! – сказал Алешка. И мы улизнули на свой чердак по имени антресоль. И уселись на свои матрасы, как пенсионеры на лавочки – грустные такие. Что делать?
– Дим, тихонько вылезай в окно. Может, он там еще висит, на заборе.
– Ага, висит. На самом видном месте.
– Дим, а давай отдадим папе футляр, и мы ничего не знаем.
– Папа сразу поймет. Футляр-то пустой, легкий.
– Это без вопросов. Засунем в него твои кроссовки. Папа удивится и растеряется. А мы скажем: «Ты, папа, неслабо придумал».
Алешка, больше не раздумывая, снял с гвоздя футляр и едва не уронил его.
– Ого! А ты раньше меня додумался. – Он расстегнул футляр и… тупо хихикнул. Бинокль был на месте.
Алешка плюхнулся попой на матрас и прошептал:
– Это опять домовой, Дим. Или какая-нибудь добрая ведьма.
Он вытащил бинокль, осмотрел его, будто боялся, что он сейчас же растворится в воздухе. Передал его мне дрожащей рукой.
Бинокль как бинокль. Папин.
– Скоро вы там? – донесся снизу папин голос. – Уснули?
Алешка схватил мои кроссовки и запихнул в футляр. И спустил его в люк на ремешке. Сел, увидел у меня в руках бинокль. И взвизгнул:
– Еще один? Они что, размножаются?
Ну и денек сегодня! Нужно его поскорее заспать. Тем более что у нас завтра гости. На болоте.
Когда мы утром встали, мама испекла оладьи, Гретка позавтракала и выпрашивала оладушку на закуску, а папы уже дома не было. И не было на нашем участке никаких машин, и не звучали гитарные струны. Приснится же такое.
– Мы пошли лягушек к обеду ловить, – обрадовал Алешка маму после завтрака.
Она легонько шлепнула его и затворила за нами дверь.
Все кругом было как обычно. Ворона терпеливо караулила мышку возле скворечника. Шелестела листва. Ревел в Пеньках дядя Юра. То есть ревел не сам дядя Юра, а его трактор. Дребезжала у кого-то на крыше пантюхинская коза Вонючка.