Шрифт:
Я собираю новости для собственного городского журнала. Да. Да, это мой проект, пишу об интересном. Нет, иногда беру очерки других желающих. Время от времени кто-нибудь из знакомых заносит весточку об убийстве, изнасиловании или об интересной выставке… О чем я говорю в первую очередь? Да как придется. Вот недавно был номер, полностью посвященный центральным улицам и их состоянию. Старому фонду, который вроде берегут, а, глядишь, сносят к черту. Сегодня есть дореволюционный дом, завтра – нет. Что поделаешь? Всякое социальное дерьмо. Даже пару рекламодателей затащил в тот номер. Успех. Но вообще это делается не ради денег. Просто это такой процесс. Мне нравится бродить по
Первые номера давались не без труда. Я, сидя за мутным монитором в своей прокуренной квартирке, по ночам набирал невесть что. Сомневался, стирал, матерился на себя и на всех вокруг. Но потихоньку страницы заполнялись… И вот – первый номер, второй, третий. Выкладываю на сайте, плачу за хостинг. И смотри – кто-то заходит, изредка даже кидают немножко на жизнь. Чаще ругают, подавай им что-то поинтереснее. Ну так я ищу. Но что может интересного происходить в этом южном городе? Давай начистоту. В это наше удивительное время, чем заинтересуешь людей? Как кого-то размазало по асфальту? Пожалуй, такое иногда просматривают. Поехавший мужик забил до смерти мудака, который развлекся с его благоверной? Всего этого много, всё одинаковое. Ты охренеешь, если я скажу, сколько этого происходит каждый день. Не думаешь? Точно говорю. Про социальную несправедливость читатель не любит много текста, он сам хочет высказаться – осудить, обозвать власть как-нибудь.
А вот то, что случилось вчера вечером – это, кажется, удача. Эта шутка со своим пряным ароматом. Пахнет она смертью, обугленными костями и горелыми подрамниками. Находка! Слушай, вчера мне позвонил знакомый врач из Областной, сказал, что привезли художника, старого придурка. Не вполне даже живого. Туда и полиция, понятно, подкатила, чтобы составить протокол. Поджег свою хату! Художник. А у него прямо там была студия, где он малевал. Подробностей было мало, но и новостей для нового номерка почти нихт. Решил съездить. Прямо в палате, может пару планов его (по-тихому или с разрешения) удастся снять. Вроде он там обуглился, но жив и даже разговаривает. Я схватился за пальто, раскидал по карманам сигареты, спички, паспорт, пару корочек (фигня полная) и двинул на остановку. Машину продал не так давно, нужны были бюджеты… Ну да не ухмыляйся. Ты и сам не при параде, правда?
Областная больничка и ее приемная – как вестибюль ада, особенно для впечатлительных, кто редко бывает в таких местах. Здесь прямо на пороге можно встретить какого-нибудь пьяного со свежими ножевыми, всего в уже испачканных бинтах, а с ним пару-тройку полицейских. И аромат луга… Можно и не такое увидеть, совсем не желая. Но новости здесь цепляешь без лишних заморочек. Я набрал мобильник Павла, моего информатора-дежурного-врача, он через время вышмыгнул из палаты в пожелтевшем халате, взмыленный и уставший. И что же он мне сказал после своего привычного вялого рукопожатия (а ведь мне теперь искать, где вымыть руку) – он сказал, что художник пропал из палаты! Обгорелый к чертям, не подававший внятных признаков жизни. Его завезли, отошли ненадолго – завал был полный – вернулись, а его нету. Могло ли тело в бинтах с головы до ног пробежать через какую-никакую охрану? Да уж, поглядев на красную рожу толстого охранника с замусоленной книжкой «Кинга в мягкой обложке», я могу сказать, что мимо него мог проехать и танк. Другое дело, что наш Леонардо не мог двигаться, так? Он точно не мог свалить
ФИО и место жительства имелись. Пару минут назад здесь был участковый, вроде поехал на место, может надеется, что художник ушуршал домой.
Евгений Георгиевич Лиц. Проживает на улице Комсомольской, дом *, квартира *. Поступил в отделение с сильными ожогами, пульс слабый, получил первичную медицинскую помощь. А потом исчез. Знакомый врач сказал мне, что тот пару раз пробормотал что-то о картинах, о трех. Ну понятно, о чем еще мог мычать издыхающий рисовальщик. Троица, Андрей Рублев, масло.
Святой Петр меня побери. Прибыв к указанному дому и поднявшись на этаж, я с удовольствием обнаружил, что дверь высажена, а значит, я смогу зайти и осмотреть место происшествия лично. И только подтолкнул расшатанную дверь, как из соседней выглянула бабуля в красном платке.
– Что вы делаете, скажите на милость? Вы из полиции?
Я хотел было ухватиться за ее подсказку и с мрачным видом сказать: «Да, полиция». Но бабушка опередила меня.
– Удостоверение где? Показывайте или звоню участковому.
В такие вот моменты я думаю, что и моя квартира не пропадет, наши старики разгонят мрак. Они, вроде бы и раздражают, но в такие момент показывают эффективность. Ведь и правда, без всяких замедлений захлопнет дверь и побежит крутить барабан старого аппарата, если я – либо не уйду, либо не покажу нужные документы. Уходить я очень не хотел, мне нужны были фотографии, и наглое любопытство грызло меня изнутри. Без фоток статья проседает, знаешь ли. Современный читатель любит картиночки.
– Здравствуйте. Нет, я не полицейский, я народный журналист. Собираю информацию о городских событиях.
Бабушка смотрела с недоверием, напряженно.
– Собираешь информацию?
– Вы слышали, ваш сосед, он попал в больницу недавно, с ожогами? Лиц. Он сбежал, мы вот всем городом его разыскиваем.
Кажется, мне удалось. Да, глаза у Мисс Марпл округлились, она о чем-то задумалась.
– Да не может быть… – зрачки забегали в напряженных размышлениях. – Да он же почти помер. Сама видела, как его выносили. Какой там побежал. А крику тут стояло! Ох! Я ведь и позвонила в полицию. А потом и пожарным позвонила.
От меня требовалось только стоять и кивать. И, конечно, впитывать.
– Он же так орал, господи. Не знаю уж… Но потом его выносили… Это же как страшно он выглядел. Весь обожженный. Я думала, что помер, но нет, вроде говорили, что еще живой.
– А вы говорите он кричать начал? От огня, видимо?
– Так-то оно так, но огня не было. Вот давайте, – она еще раз посмотрела на меня с недоверием, но желание продолжать повествование пересилило. – Вот пойдемте, сами посмотрите.
– Аля, я скоро вернусь, за борщом смотри! – сказала старушка кому-то из домашних.
Она вышла с порога, заперла свою дверь на ключ и повела меня в апартаменты художника-погорельца.
– Вот вы постойте, – мы остановились. – Чуете?
Я сделал попытку чуять. М?
– Ну? Ну? – она подвигала носом, и тут я понял, что нужно понюхать воздух.
Запах вы легко представите, если когда-нибудь бывали в старых квартирах старых домов. Жилище художника во всех отношениях было бабушкинским – всё старинное, сморщенное, где вздутые обои, где продавленные полы. Но к бабушкинскому примешивался еще и отвратительный холостяцкий беспорядок. Видимо, квартира Лицу досталась от старой родственницы, но наследство свое он никак не облагораживал. Итак, я принюхался. Воздух застоялся – старая мебель, полная угощений для моли, загостившийся мусор, какой-то свой запах человеческого…