Карточный домик
Шрифт:
Не слышать, не чувствовать, не вспоминать. Не жить.
Жить? Он давно только существует — ради ненависти, боли и мести. Его цель: уничтожить E.N.D. — так завещал отец. А дальше? Что делать дальше? Почему никто не сказал об этом?
— Ты должен бороться, Грей. У тебя ведь есть мы, твои друзья.
«Друзья? Напарники? Я всегда был одиночкой».
Он с трудом сдержался, чтобы не поднять руку и не потянуться за отражением в стоящем напротив зеркале. Неужели он стал настолько жалок, что теперь его даже здесь, в изоляции, будут преследовать видения с ней? Или же…
— Зачем ты пришла? — от резкого, почти грубого голоса Люси вздрогнула. Нерешительно замялась на пороге и всё же вошла внутрь, прикрывая
— Ты странно выглядел сегодня, и я решила зайти и поинтересоваться, как ты себя чувствуешь. С тобой всё хорошо, Грей?
Он не расслышал последние слова — просто осоловелым взглядом смотрел, как беззвучно шевелятся её губы, пытаясь что-то донести до него. Глядя на её сосредоточенное хмурое личико, всё же не сдержался и, запрокинув голову назад, расхохотался. Хорошо ли всё? Нормально? То, что с ним происходит — это далеко не нормально.
— Тебе действительно это интересно? — от его улыбки кровь застывала в жилах. В комнате царил полумрак, но его горящий, болезненный взгляд, устремлённый прямо на неё, словно заживо пришивал к месту — она видела это слишком отчётливо. От этой пугающей тяжести хотелось бежать, от этой холодной синевы, которая словно убеждала: «Это ты во всём виновата», хотелось прятаться. Этой безжизненной обречённости хотелось отдаться и подчиниться.
— Прекрати эти ребячества. Я ведь просто хочу помочь, — её голос дрожал, перерастая едва не в мольбу. И почему только всё так обернулось? Она могла в любой момент плюнуть на это гиблое дело, развернуться и уйти восвояси, оставив Фуллбастера самого разбираться со своими проблемами.
— Хочешь помочь мне? Так сделай это. Иди сюда.
И она пошла. Разве могло случиться что-то плохое? Разве было чего бояться? Ведь это же Грей, который всегда был рядом и столько раз защищал её. Словно в подтверждение мыслей тяжёлая холодная рука осторожно коснулась её запястья, нежно поглаживая и убеждая отпустить страх. Удивительно, но он всегда остро чувствовал подобные перепады в настроении заклинательницы. Отстранённый, холодный и будто бесчувственный, временами он казался Люси бесконечно тёплым, чутким и понимающим. Жаль, что ей, похоже, никогда не удастся узнать, что же творится с ним, какие мысли его посещают.
— Действительно хочешь это узнать? — сильнее сжимая хрупкие плечи, прошипел Грей, обдавая лицо мертвенно-холодным дыханием. Люси с опаской подняла стеклянеющий взгляд и испуганно вжалась спиной в широкую грудь — потрескавшееся старое зеркало теперь стояло прямиком перед ней. Кровь грохотала в висках, а перед глазами всё расплывалось чернильными пятнами. Фрагменты отражения становились всё меньше, пожираемые чем-то, и было уже непонятно, расползалась эта субстанция по самому зеркалу или же тому, что перед ним стояло. Пространство дрожало, искажалось, извивалось в агонии, а проклятый чёрный цвет вокруг всё множился гнилью. И поймав в крохотном оконце едва уловимое движение сзади, заклинательницу осенило: метка. Это была его метка убийцы демонов, и с ней определённо творилось что-то не то.
— Наверное, это так здорово — поступать всегда так, как тебе хочется, открыто заявлять о своих чувствах, но не всем это под силу, — от исступлённого шёпота, прокрадывающегося в каждую клеточку сознания, Люси трясло так, что едва не кидало из стороны в сторону. — Думаешь, ты действительно дорожишь ими, действительно любишь? Ни на грамм не поверю в этот бред. А знаешь, в чём дело? То, что берегут больше всего, держат под сердцем. Об этом не кричат налево и направо, не размениваются по мелочам. Чем больше любишь человека, тем меньше говоришь о нем, потому что он — твоя главная слабость. А тот, кто прямо указывает на уязвимое место, либо безумец, либо последний глупец.
— И что бы ты сделал, окажись в подобной
— Ничего. Совсем ничего.
— Ты сумасшедший. Отпусти меня, — девушка дёрнулась, вырываясь из его хватки, и отскочила к стене, жадно хватая ртом воздух. От её полного ужаса шёпота, почти отвращения в обычно ласковом взгляде резко потемнело в глазах. Ледяные пальцы, голос, всё её существо с каждым мгновением вонзались под кожу всё глубже, ранили всё больнее, лишая возможности дышать. По потолку, стенам, полу — не щадя ничего, расползались диковинные узоры инея, с громким щелчком захлопывая ловушку. Магия сошла с ума вместе с её обладателем. Выхода из этого кокона уже не было.
— Ты ведь сама пришла сюда. Никто тебя не звал, так почему теперь ты хочешь уйти? — обычно бесстрастный и низкий тембр теперь надрывно звенел. Грей явно был не в себе. — Ты просила поделиться с тобой, и я всё рассказал. Тебе ли знать, что подобная честность для меня — большая редкость, Лю-си. Научись отвечать за собственные желания. Тебе не сбежать.
Только сейчас, немного придя в себя, она почувствовала, насколько же здесь было холодно. Жгучий сухой мороз опоясывал лёгкие, лишая возможности сделать хотя бы вдох. Вся комната превратилась в сплошное ледяное пространство, в котором не было даже крохотной лазейки наружу. Заклинательница изо всех сил зажмурилась, пытаясь прогнать наваждение. Ничего подобного просто не могло происходить на самом деле, абсолютно точно. Тихий, грудной смех обжёг её слух, и что-то внутри отозвалось на него обжигающим теплом, как после добротного глотка крепкого вина. Глупая, запуганная феечка — он видел её насквозь, все мысли, страхи и желания. Грей видел их все и именно поэтому твёрдо знал, что никуда не отпустит Люси.
Уже на следующее утро она очнётся в мягкой, тёплой постели своего номера, и всё произошедшее покажется ей не более, чем дурным сном. На несколько сладких мгновений она с облегчением вздохнёт, вытирая со лба липкий пот, а после почувствует нездоровый озноб во всём теле и заметит крохотное пятнышко на левом запястье. Будто кто-то случайно уронил на него каплю чернил и, сразу же спохватившись, принялся стирать его, но сделал лишь хуже. И тогда в глазах вновь резко потемнеет, а в голове отголоском прозвучит знакомый хриплый шёпот:
«Тебе не сбежать».
========== Масть третья. Никому и никогда ==========
Любая жизнь стоит неприятностей — Люси понимала это. Но она не могла допустить даже мысли о том, чем всё может закончиться…
Торжественно звучал полонез, заполняя своими звуками величественно украшенный зал. Демонстрируя идеальное чувство ритма и отточенность движений, ровными рядами в самом центре вышагивали пары танцующих и выставляли на обозрение другим шлифуемое годами мастерство. Одна из приглашённых особ, не принимающих непосредственного участия в торжестве, устало вздохнула и прислонилась к массивной мраморной колонне. На душе было как-то тоскливо, а назойливо громкая музыка, слепящая глаза роскошь и кричащие, вычурные наряды здешних дам лишь усугубляли положение. С каждым подобным вечером леди Хартфилия осознавала всё чётче, что в подобном обществе ей никогда не найдётся места. Суетящиеся подобно разворошённому муравейнику, эти насквозь прогнившие и лживые лица могли часами напролёт обсуждать погоду с таким видом, будто от этого напрямую зависело будущее страны. И самым раздражающим было то, что именно они, верхушка общества, вершили своими грязными руками судьбу королевства. Подобно трутням вживались в пчелиное семейство, плодились и стремительно вытравливали из него рабочих пчёл, положивших своё существование на то, чтобы прокормить первых. Не надо быть ясновидящим, чтобы понять: долго гнездо, населённое одними трутнями и пчелиной маткой, не протянет — от него останется только труха.