Кащеево царство
Шрифт:
Хонтуи закряхтели, тяжко вздыхая, заёрзали, кто-то поспешно уткнулся в чашу с отваром. Кан недовольно оглядел всех.
– Что же скажете вы мне в ответ, братья? Готовы ли вы вместе со мною встретить врага лицом к лицу?
Все взоры обратились на старейшего из них – лысого и обрюзгшего Олоко. Тот молитвенно закатил глаза.
– Если в воле богов лишить нас свободы, можем ли мы спорить с ними? А если бессмертные хотят защитить нас, русь обречена на поражение.
– Как же узнать нам, чего хотят боги? – нетерпеливо спросил Унху.
– Надо спросить пама.
Все облегчённо зашевелились, закивали в ответ.
– И
– Что ж, если таково ваше решение, спросим пама, – согласился кан. – Но прежде хочу взять с вас клятву: обещайте мне исполнить волю бессмертных, какой бы она ни была.
Хонтуи удивлённо переглянулись.
– Разве мы можем нарушить желание богов? – воскликнул молодой и вспыльчивый Аптя.
– Поклянитесь идти той тропой, что укажут бессмертные, – упрямо повторил Унху. – Поклянитесь душами своих предков.
– К чему это? – упёрся Аптя. – Если мы откажемся исполнять волю богов, они и так покарают нас.
– Тогда что тебя смущает, Аптя?
– Ты хочешь слишком многого, кан. Я не буду клясться.
– А ты слишком упрям, Аптя. И упрямство твоё может боком выйти всем нам.
– Я – хонтуй и сын хонтуя, и не позволю унижать себя, – надменно ответил Аптя.
– Разве моё желание унизительно для тебя?
– Да.
– Чем же?
– Ты как будто не доверяешь нам. Думаешь, будто мы хотим переметнуться к руси. Но разве шесть лет назад, когда ты бросил клич избивать новгородцев, кто-то из нас отверг твой призыв? Мы встали как один и отомстили чужакам за насилие. Отчего же сейчас ты требуешь от нас клятвы? Неужто сомневаешься в чём-то?
– Человек непостоянен, и лишь боги связывают его обязательством.
– В таком случае я принесу тебе клятву. Но только после обряда. А сейчас прошу не гневаться, я покину твой дом. Благодарю за угощение.
Аптя поднялся и вышел вон, скрипнув дверью. Слышно было, как он с грохотом сбежал по ступенькам.
Унху обвёл глазами оставшихся.
– Аптя проявил неуважение ко мне и к моему дому. Боги покарают его за это. – Он поднялся, и все поднялись вслед за ним. – Говорить с бессмертными будем сегодня на закате.
Вожди гуськом вышли из дома. Унху, проводив их взглядом, понуро опустился на лавку, потёр лоб. Потом зачерпнул ковшом браги из деревянной кадки и сделал большой глоток. Отставив ковш, он поднялся, набросил на себя кумыш и зачерпнул из берестяного ларца горсть серебряных монет. Ссыпал монеты в мешочек у пояса и вышел на крыльцо.
За высоким остроконечным тыном сплетались изломанные ветви сосен. Холодное солнце заливало слабым сиянием мшистые стволы. За соснами дрожала клубящаяся серая пелена, кружилось несколько птиц. Внутри ограды среди амбаров и скотников бродили лохматые слуги в истрёпанных грязных малицах, таскавшие воду в жбанах; из кузницы доносились звонкие удары молота, в хлеву взрыкивали олени. У закрытых на засов ворот скучали два копейщика в костяных доспехах и остроконечных шлемах с наносниками. На поясе у обоих висело по топорику.
Подмораживало. Унху набросил на голову колпак, сбежал по ступенькам, крикнул воям:
– Отворяй!
Те задвигались, отставили в сторону копья, вытащили большую деревянную щеколду и распахнули тяжёлые створы. Кан вышел в город.
Перед ним распростёрлась площадь, заставленная по окружности
– К паму идёт, – шептали друг другу югорцы.
Все знали: раз Унху выходит со двора пешком и без ратников, значит, направляется к паму. В дни испытаний такое случалось нередко.
Унху был погружён в мрачные думы. Его тревожила мысль, не успели ли другие вожди, предугадав его намерение, выставить охранение вокруг дома шамана. Думать об этом не хотелось, но если такое случилось, кан готов был даже расстаться с серебром, лишь бы заручиться поддержкой хонтуев. Он не мог проиграть, не мог вновь попасть под новгородское ярмо. Это было слишком унизительно.
Свернув вправо, Унху немного поплутал в проходах меж домами и вышел к жилищу шамана. Оно находилось возле самого тына, отделённое от прочих строений широкой площадкой, на которой обычно толпились просители. Сегодня тоже там маялось несколько человек, у ног которых стояли корзины с подарками. Один из них держал под уздцы жеребёнка. Бесцеремонно растолкав народ, кан подошёл к низкой двери, громко постучал.
– Я к тебе, Кулькатли! Примешь меня?
Подданные молча взирали на него. Некоторые из них ожидали своей очереди со вчерашнего дня, но разве можно спорить с правителем?
Дверь слегка приотворилась, изнутри показался большой орлиный нос старика.
– Зачем ты пришёл, Унху?
– Мне надо поговорить с тобой.
– Я занят сейчас.
– Я не могу ждать, – отрезал вождь.
Пам обречённо вздохнул, бормоча: «Ай-яй-яй…», закрыл на мгновение дверь, затем вновь открыл её, выталкивая какого-то человека с корзиной, прижатой к животу.
– Иди-иди, – торопил его шаман. – Видишь, недосуг мне сегодня.
Узрев вождя, человек заморгал, колени его подогнулись, он хотел было бухнуться наземь, но преодолел робость и засеменил прочь. Пам встал в проходе, разогнул спину, с наслаждением потянулся.
– Давно ждёте? – спросил он собравшихся.
– С самого утра, – наперебой заговорили просители. – А то и с вечера.
– Ну, обождите ещё немного. Видите, неотложное дело.
Отступив в сторону, он пропустил кана и закрыл дверь. Унху остановился посреди горницы, сморщился от резкого запаха пахучих трав, потёр слезящиеся глаза.
– Как ни захожу к тебе, Кулькатли, всё время дух шибает. И как ты тут живёшь?
– К богам так просто не достучишься, – просто ответил шаман. Он показал на лавку возле стены. – Присаживайся, повелитель.