Каштаны на память
Шрифт:
— Капитан Рубенис! Раздеться! — повторил Вассерман приказ.
Артур разделся и грудью повернулся к Вассерману. На его руках были шрамы от ран. Штурмбаннфюрер приказал повернуться спиной к Тане. И между лопатками был рубец, и на плече, да и вся спина в свежих полосах от ореховых розог, в глубоких ранах от крюка Эккариуса.
— Боже милостивый! — не выдержал доктор Миронович. — Сколько ран на теле у человека!..
— Он? Этот пограничник? — свирепым голосом спросил Вассерман у Тани, кивнув на Артура.
— Нет, нет… Никого
— Но вы же посмотрели один на другого, словно уже встречались!
— Я никого не знаю! Не он! Не он! — решительно ответила девушка.
— Не он? — переспросил Вассерман. — Значит, кто-то тут был?
— Господин Вассерман, неужели вы еще не убедились в том, что девушка меня никогда не видела до этого часа?.. Я тут никогда не бывал! — произнес Рубен.
Штурмбаннфюреру очень хотелось, чтобы пленный, с которым ему пришлось столько повозиться, все-таки бывал в этом селе, встречался с Софьей и знал о сабле. Это было бы вознаграждением за его терпение к Рубенису, которого он раздавил бы собственной рукой как воплощение ненавистного духа большевизма, интернационализма, которыми вооружена Красная Армия и даже раненая украинская девчонка, и этот доктор с хитрыми и дерзкими глазами.
Вассерману стало жарко, и он подошел к скамье, на которой стояло ведро с водой.
— В хате тепло, — сказал доктор, глядя на штурмбаннфюрера. — Чугунка маленькая, два совка неперегоревшего шлаку — и пышет как домна в Запорожье.
Но в этих словах Вассерман ощутил что-то подозрительное, вдруг подумал, что вода отравленная, и остановился в нерешительности с кружкой в руке.
— Сюда! — махнул он рукой Мироновичу. — Выпей первым!
Хозяин хаты достал с полки чистую чашку и подал Вассерману, а сам взял у него кружку и набрал воды.
— Господин Вассерман, позвольте мне обработать раны на спине и руках вашего пленного. Я же доктор, а не политик, — вдруг попросил Миронович.
Вассерман выпил воды, обтер губы и ответил:
— Нет! Пока капитан Рубенис не скажет о сабле, никакого лечения! — И к Артуру: — Мы довольно долго создавали вам условия в плену, а результат?
— Важен результат! — ответил Рубен словами Вассермана.
— Так. А ну давай поставим себя на место вашего генерала Шаблия, когда в его руки попадет листовка с показаниями капитана Рубениса.
— Разрешите выпить воды? — спросил после долгой паузы Рубен у своего палача.
Штурмбаннфюрер кивнул головой, Артур пошел к скамье, у которой еще стоял Миронович, и сказал:
— Спасибо, что вы человек! Мне жить, наверно, осталось очень мало, но я рад, что встретил вас и эту девушку.
— Я хотел вам помочь.
— Молчать! Говорите о сабле! Где сабля? — выкрикнул рассвирепевший Вассерман.
Рубен шел медленно. Ему хотелось,
«Провокация! Ложь!» — чуть не выкрикнул Артур и в это мгновение увидел кота, беззаботно гревшегося у чугунки. Артур наклонился и хотел погладить кота, но тот отпрыгнул к Вассерману и стал тереться о его хромовые сапоги с гладенькими голенищами.
— Знает кот, у кого доброе сердце! — заметил доктор Миронович.
Усмехнулся и Вассерман от такой остроты.
— Кот, кети по-латышски, — задумчиво проговорил Артур.
«Живет себе кети!.. А мне жить не хочется. Еще один «зондербехандлюнг» — и я покончу с собой. Перережу себе вены осколком от стекла…» Он выпрямился, и его горький взгляд с угасающими огоньками перехватил Миронович.
— Раны у вашего пленника уже гноятся. Он медленно умирает. Я доктор. Позвольте, господин Вассерман, обработать раны? — еще раз обратился к эсэсовцу Миронович.
— Еще один сюжет картины. Юмористы вы тут все, — с иронией проговорил Вассерман. — У вас черта национального характера — юмор? Так, кажется, писал ваш Гоголь, — и бросил конвоирам: — Отведите пленного!
Конвоиры уткнули стволы автоматов в грудь Артура.
Таня зарыдала, Рубен посмотрел на нее теплым взглядом.
«Нет! Врет этот железный комиссар! — следил за каждым движением Артура штурмбаннфюрер. — Он знает эту девушку!»
14
От гостиницы «Москва» до Тверского бульвара, где в одном из дворов в двухэтажном особняке разместился партизанский штаб, у Шаблия был постоянный, словно пограничная тропа, маршрут. Военные патрули и дежурные милиционеры издали узнавали его по генеральской папахе, высокой фигуре, по быстрому и твердому шагу и даже по скрипу сапог. И поздней ночью, и ранним утром в морозную погоду этот скрип эхом отзывался между громадами серых домов затемненной московской улицы.
Начальник партизанского штаба не злоупотреблял ездой на «эмке», если у него было время. Любил ходить пешком. За двадцать лет службы на государственной границе он, наверное, не один раз «обошел» Землю по экватору.
Уже март, дни весеннего равноденствия. Ночь заметно убавилась. В эти минуты приближался рассвет и угасало яркое звездное небо, очищенное от облаков весенним, свежим ветром. Солнце пойдет на лето. Каким оно будет для Красной Армии? Для партизан? Шаблий знал, что лето сорок третьего будет очень горячим и для партизанских отрядов Украины.