Каштаны на память
Шрифт:
Возле хаты Шаблий стояла такая же машина, как и та, что подвозила Перелетного. Штурмбаннфюрер Вассерман прибыл в село с командой своих людей. День был пасмурный, серый, даже пролетал снежок, но хата стояла будто освещенная весенним солнцем: так лучилось это солнце и играли цвета росписи на стенах в горнице, с разрисованной печи.
Вассерман стоял несколько минут как вкопанный, рассматривая творения крестьянки. Перелетный, стараясь, уловить по глазам немца, понравились ли ему картины, поспешил отрекомендовать
— Пан немецкий офицер — сам живописец!
Тем временем Вассерман остановился возле одной из картин.
— Вот этот сюжет нам подходит! — показал рукой на нарисованную девушку, передающую саблю казаку, и удовлетворенно засмеялся. — А где оригинал? Натура?.. — обратился он к Софье Шаблий.
— Конь гривастый в степи бродит. Казак в бою пал. А девица тополем стала, — загадочно ответила художница.
— Господин Вассерман говорит о сабле, доставшейся вашему роду от казака Шаблия… — Перелетный решил помочь Вассерману и старой женщине скорее прийти к соглашению, да и самому хотелось увидеть, что же это за сабля.
— А тебе что до этого рода? — спокойно спросила Софья, в то же время гневным взглядом ожигая Вадима.
«А мать правду говорила, смотрит Софья как судья!» — подумал Перелетный, не зная, как вести себя в присутствии Вассермана.
— Ну-у… — протянул руку штурмбаннфюрер. — Нам нужна сабля. Для музея в великую Германию. Нам важно, чтобы вы передали саблю по своей воле. Об этом напишут все газеты.
— Да! Да! — подхватил Перелетный. — В этом факте проявится породненность двух наций — немецкой и украинской.
— Верно! — скептически покривил губами Вассерман. — Союз двух наций, о котором сказано даже в «плане Барбаросса»!
Господин Вассерман намекал, что согласно этому плану на Украине должно остаться лишь несколько миллионов украинцев, которые работали бы на фермах немецких колонистов, в шахтах, на рудниках, а остальные подлежали уничтожению. Старая Софья не знала о «плане Барбаросса», но хорошо чувствовала нутро оккупантов и спросила:
— А еще что нужно вам в Германию? В сундуке вышитые сорочки и жакеты. Можете забрать. За зеркалом ключ от сундука. Прислужите пану, Вадим!
«Это уж слишком! — злился Перелетный. — Как она смеет так себя вести! И чего этот немец не укоротит ей язык…» Однако ключ он взял и сказал Вассерману:
— Может, там сабля и есть!
Они подошли к сундуку. На крышке был нарисован казак, который мирно наигрывал на кобзе.
— Нету сабли! — сказала Софья.
— А ваш Андрей и Оберемок еще и контрольную писали о сабле, — напомнил Вадим.
— Мало ли что они могли писать! Писали с этой вот картины, с нашего запорожца. А тут и сабля, и конь, и кобза — все, без чего казак не казак. Тут на целую книгу писать…
— Говорите по делу, Шаблий, — решительно вмешался Вассерман. — Отдайте саблю, и сейчас же!
— С бриллиантами, серебром и золотом украшенную, — подсказал Перелетный.
— Такие сабли берутся в бою, а не из сундуков!
— Господин Вассерман! Сабля, наверно, в сундуке!
В сундуке оказались цветы — на женских и мужских рубашках.
— Это чьи же? Наверно, одна генеральская, а другая Андрея? — спросил Перелетный.
— А что, Семен уже генерал? — спросила Шаблий, и Перелетный снова не знал, что ей ответить в присутствии штурмбаннфюрера.
— Герр штурмбаннфюрер! У Софьи тут часто бывает одна девушка. Может, она знает?
— Приведите! — приказал Вассерман.
Перелетный опрометью выскочил из хаты.
— И вы думаете, это искусство? — говорил тем временем Вассерман, кивая на стены.
Теперь все в этой хате казалось ему примитивным, простым, как у первобытных людей, а хозяйка — автор всего нарисованного и вышитого — человеком неполноценным. И следовательно, она подлежит уничтожению, как и миллионы украинцев. «Если ничего не знает и девчонка, я прикончу эту ведьму…» — твердо решил Вассерман.
Перелетный привел Таню, которая была без пальто — время не ждало. Встревоженная, с румянцем на щеках, Таня беспомощно замерла у порога.
— Спрашиваю в последний раз, — решительно сказал штурмбаннфюрер, обращаясь к Софье. — Где сабля? Сейчас же веди нас!
— У меня ноги больные, — ответила Софья, кивнув на костыль, стоявший у порога.
— Подать!
Таня принесла костыль, губы у нее дрожали. Вдруг она жадно схватила воздух, как рыба, выброшенная на берег. Это замешательство заметил Вассерман и в тот же миг выкрикнул:
— Обе ведите нас! Вы знаете, где сабля!
— Нету сабли! — ответила Софья.
— Ничего я не знаю! Ничего! — воскликнула девушка.
— Ты же рассказывала, что Андрей писал контрольную о казацкой сабле, — вкрадчиво напомнил Перелетный, сейчас ему хотелось утихомирить гнев Вассермана.
— Это легенда. Ребята выдумали. Им эти сабли да винтовки во сне снились. Что, вы сами не играли с ними в войну? — простодушно посмотрела она на Вадима.
— С ними не играл! Скажи, где сабля, и все обойдется. Зачем она старухе?
Таня смотрела прищуренными глазами на Вадима, и ему казалось, что он чувствует ее горячее дыхание. Эта прекрасная, как сама юность, девушка дышала ненавистью к нему. В это мгновение штурмбаннфюрер выстрелил из пистолета в ногу Софье.
Таня бросилась к ней, закрывая ее собою.
— Не убивайте ее! Не убивайте! — закричала в отчаянии девушка. — За что вы так? За что?
— Отдайте саблю! — крикнул Перелетный, взяв девушку за плечо, чтобы повернуть лицом к Вассерману.