Каштаны на память
Шрифт:
— Это она фотографирует результаты бомбардировки, — сказал Гуменной.
Командиры батальонов доложили по радио о последствиях вражеского налета. Пострадало пять машин. У двух повреждена ходовая часть, разбиты гусеницы, выбиты катки. У одного выведена из строя пушка. Одна тридцатьчетверка подбита серьезно, а судьба экипажа КВ, который сполз в воронку, еще неизвестна.
— Молчит рация КВ… — закончил доклад штабист.
— Помолчал бы и генерал Гот, пока пилоты с «рамы» не передадут ему результаты своей съемки. Хотя бы они задержались с атакой, — сказал полковник Гуменной.
Андрей
— Должны бы поверить «раме», — сказал кто-то из штабных офицеров.
— Пилоты Геринга — народ хвастливый, заставят и самого Гота поверить, что их налет и в самом деле был удачным.
«Вот почему хочет полковник паузы! Пауза — это внезапное изменение обстановки, когда сорок «подбитых» танков враз ударят из пушек по машинам врага, идущим в атаку!» — догадался Андрей.
И немецкие танки пошли. Решительно, один за другим выползли из села, разворачиваясь в боевые порядки. Вражеские танкисты осмелели. Они, видимо, уже знали сообщение пилотов, да и с наблюдательного пункта можно было через дальномер посчитать дымы на советских позициях. Комбриг Гуменной дал команду подпустить танки противника на верный прицел. И, словно по команде, дымовые шашки на сорока машинах были погашены мгновенно. Случилось чудо: танки, из которых только что вились дымы, танки, которые немцы считали подбитыми, сожженными, теперь ударили из сорока орудийных стволов, из пулеметов по бронированным машинам и немецким автоматчикам, бегущим за ними.
Такого в лагере противника не ожидали. Несколько минут боя — и вспыхнули настоящим огнем, задымились черным дымом десятки немецких танков. Как ошпаренные выскакивали танкисты из подбитых машин, метались по полю, хватались руками за головы, бежали не зная куда, попадая под шквальный огонь автоматов. Уцелевшие немецкие танки разворачивались и уходили назад.
— О! Дрогнули немчики, как зайцы! — весело выкрикнул полковник Гуменной. — По машинам!
— По машинам! — повторили команду командиры танковых батальонов и рот.
— Ты, Андрей, держись с той группой! — показал Майборский на группу бойцов в касках.
Среди красноармейцев Андрей узнал и совсем юного автоматчика, на которого он вышел сегодня утром.
От села и от железнодорожной насыпи начали бить противотанковые батареи врага. Снаряды высекали огонь из брони, взрывались между танками. Стреляли по неприятельским орудиям и тридцатьчетверки, и КВ, останавливаясь иногда, чтобы схватить цель. Выстрелив, машины снова бросались вперед, набирая скорость. Но вот одну из них потряс взрыв. В последний раз из выхлопной трубы вылетели кольца дыма и, тая в воздухе, поплыли над полем. Еще несколько машин расстелили перебитые гусеницы.
Батареи врага били не умолкая. Своей огневой завесой они должны были создать условия для решительного броска своих танков. Артиллеристы понимали: стоит тридцатьчетверкам ворваться на их позиции — и тогда смерть под гусеницами,
Напряжение росло. Остановилось еще несколько наших машин. В эфире прозвучал хриплый голос полковника Гуменного:
— Не узнаю вас, гвардейцы! Чего топчетесь на месте?!
В это время навстречу атакующей бригаде, рассредоточившись, шли фашистские танки.
Все свои танки Гуменной уже бросил в бой, ни одной машины не оставив в резерве. Как же хорошо, что помогли партизаны, сообщив о батареях, стреляющих кумулятивными снарядами, — иначе потери были бы значительно больше.
— Тернистый! — крикнул комбриг командиру танка. — Немедленно знамя сюда!
Гуменной открыл верхний люк. КВ уже мчался сквозь боевые порядки фашистских машин, стреляя из пушек, пулеметов, при случае тараня легкие танки врага. Гуменной высоко поднял древко знамени. Стяг заполоскался на ветру, его уже секли осколки вражеских снарядов. Два или три осколка впилось и в руку полковника Гуменного. Но пальцы не разжались, а еще крепче охватили древко.
О том, что танк комбрига идет под знаменем, старший лейтенант Тернистый сообщил всем экипажам в тот момент, когда расчехлил и передал самую дорогую реликвию бригады самому командиру.
Перед машиной комбрига шло несколько танков, прикрывая танк-знаменосец. Неприятельская колонна смята, десятки танков пылают факелами, остальные панически поворачивают назад.
Но бой еще не окончен. В эти минуты три танка из батальона капитана Майборского уже достигли балки. Автоматчикам не пришлось спрыгивать с танков, чтобы отыскать партизан; из колючих кустов выскочило полтора десятка людей в пилотках, в вылинялых и выцветших гимнастерках, даже в немецких френчах, а один — в морской тельняшке.
— Что за братия? — воскликнул командир мотострелков, который вместе с Андреем Стоколосом был на первом танке.
Красноармейцы были удивлены не столько видом партизан, сколько тем, что один из бойцов размахивал знаменем, держа в руках неровное, вытесанное из ветки глода сучковатое древко. Андрей припомнил, что один из окруженцев шел с ними от самого Донца, обмотавшись знаменем своего полка. Теперь же, увидев на поле боя знамя над машиной комбрига, быстро сориентировался.
Танки оврагом быстро двинулись на позиции «гадючек». А они уже выплевывали смертоносные жала в машины батальона капитана Майборского. Еще полминуты — и танки Майборского попадут под точный прицел «гадючек». Но именно в эти полминуты три тридцатьчетверки с десантниками на броне вихрем налетели на позиции артиллеристов.
— Гранаты к бою!
— Вперед! Ур-ра! — дружно закричали автоматчики.
Десант словно ветром сдуло с брони. Десятки гранат полетели к пушкам, в ящики со снарядами. Гитлеровцы заметались. Некоторые пытались развернуть орудия, чтобы встретить танки с десантом, но было поздно. Гранаты взрывались уже среди расчетов. Танки Майборского, мчавшиеся по фронту, с разгону налетели на пушки, раздавливая их.
Андрей Стоколос вел бой в котловане рядом с парнем, который утром задержал его. Куда и делся у того юношеский румянец — был он бледен, глаза неестественно бегали.