Каспий, 1920 год
Шрифт:
Решение нужно простое и ясное.
Приказал: «Зажигать ежедневно, по нормам мирного времени, то есть от захода до восхода. Пока не будет другого указания».
Дал записку. Заодно чтобы включили на паек (без адреса, пока не появится первое начальство военного порта, а оно ожидается с часу на час).
Почему принял такое решение?
Ведь по маяку может определиться какой-нибудь «летучий голландец» из состава белого фронта? Может! Черт с ним!
Но дело в том, что из Астрахани мы ждем все флотское хозяйство, Десантные отряды И. Кожанова, мореходные канлодки и т.д.
Пусть и светит. Ежедневно!
А если обстановка изменится, можно будет изменить и режим огня.
9 апреля (Петровск -
Чечень -
Астрахань).
Под самый вечер прибежал возбужденный механик, за ним комиссар, потом Снежинский, а дальше - в проходе и на трапе - не менее взволнованные остальные товарищи.
– Винты нашли!
Сперва я ничего не понял. Затем из рассказов наперебой, а временами хором стало проясняться.
Белые, когда драпали, в числе другого награбленного имущества не успели увести баржу с металлом, инструментом… В том числе с несколькими новенькими запасными винтами от миноносцев типа «Деятельного».
– Конечно, эти винты им ни к чему, у них миноносцев нет. Но нам пакость сделать хотели и убыток, а себе бронзу на продажу заимели… Только бежали так шибко, что не успели прихватить на бакинский или персидский рынок…
Не верилось.
Во- первых, потому, что такой счастливый случай был почти невероятным. У врага в виде трофеев захватить свои собственные винты?! Такого не бывало!
Во- вторых, как могла баржа с винтами (явно астраханская), как она могла вообще попасть к противнику?
Видя мои сомнения и нерешительность, механик и вся его свита поклялась, что обмеряли втулки, что винты наши и обработаны «вчистую» - хоть сейчас ставь.
Разбирать, как и когда баржа оказалась у белых, не было времени. Я схватил фуражку и бросился по стенке к «Карлу Либкнехту».
* * *
Теперь комфлот слушал с явным недоверием, а я горячо и громко убеждал его, чтобы он отпустил «Деятельного» в Астрахань на смену винтов.
– Хорошо. Если действительно такое чудо свершилось, разрешаю вам «сбегать» в Астрахань и сменить винты. Но ставлю два условия… Вернее, два задания: во-первых, на смену винтов даю двое, максимум трое суток! И, во-вторых, по пути в главную базу обойти остров Чечень и Кизлярский залив и узнать о судьбе «Каспия», «Кауфмана», «Пролетария» и других кораблей отряда Арского, и если не поздно, то помочь. Они штормуют.
– Есть!
* * *
Очевидно, не сомневаясь в успехе моей миссии, Снежинский и Лузгин начали подготовку к перегрузке винтов на палубу миноносца при свете люстр.
Когда я пришел на корабль, баржа уже была у борта.
При помощи самодельной стрелы (на манер Темперлея), сооруженной из двух телеграфных столбов, боцман Немм, как истинный
Какой- то бодреж обуял всех. Очевидно, у многих в Астрахани остались незаконченные дела. То же и на других миноносцах -до самого отхода от стенки через нашу палубу проходил поток желающих отправить письмо, пакетик или словесный привет.
Наконец швартовы отданы. «Деятельный» уверенно, как будто базировался на эту гавань несколько лет, выходит в море.
Надо торопиться. У нас времени в обрез, а может, и того меньше.
Есть особенное удовольствие в самостоятельном плавании. Вообще говоря, миноносец - существо общественное, обладающее стадным чувством. Поэтому обычно они ходят и воюют группами или соединениями.
В одном официальном руководстве, которое является сборником, сводом правил хорошего тона для миноносцев («как вести себя в компании с систер-шипами»), сказано: «Тактической единицей является группа из двух миноносцев».
Значит, единица из двух единиц.
И это бесспорный исторический факт, что «Дерзкий» и «Гневный» вдвоем загнали «Бреслау» обратно в Босфор, будучи даже вместе слабее противника; они попеременно атаковали с разных сторон, заставляя крейсер подставлять один из своих бортов, а между направлениями с него на эсминцы было около четверти картушки. А сколько раз при несении дозора, когда скисало радио у головного, донесение в базу давал концевой, приняв его по семафору. И, наконец, сколько раз в случае подрыва на мине одного эсминца («Орфей», «Забияка» и пр.) другой приводил его на буксире или, в худшем случае, подбирал людей. Подобных случаев очень много, так же как случаев расплаты за то, что в море высылался один миноносец.
И все же после совместного плавания исключительно приятно иногда побегать одному.
Почему?
Во- первых, потому, что нет начальства на мостике. Просторнее. Никто не подтягивает по мелочам; можно делать все что угодно.
Во- вторых, не надо поддерживать заданное число оборотов (эскадренный ход), не надо следить за строем, чтобы не налететь на корму головного, не надо никого предупреждать о поворотах и т.д. и т.п., то есть не испытывать большого напряжения.
И вот «Деятельный» один идет на север. Война не кончена. Чечень еще не взят. Где-то бродят белогвардейские корабли. Поэтому вся служба несется по-боевому: усиленное наблюдение, полное затемнение.
Последовательно увеличиваем ход с тем, чтобы выиграть побольше времени на док. Однако старые винты протестуют, а новые (как бы распластанные на корме), несмотря на найтовы и маты, принимают серьезное участие в общем концерте дребезжащих и стучащих от вибрации металлических частей корпуса и вооружения.
Больше четырнадцати с половиной узлов не получается. И без того на корме можно объясняться только жестами, а при повышении числа оборотов более ста двадцати, помимо «дрожемента» в ногах, начинают щелкать челюсти и можно прикусить язык {63}. Но страшно не за целость языка, а за целость кронштейнов.