Каспий, 1920 год
Шрифт:
Сижу в каюте, напряженно прислушиваясь.
Кораблик маленький, все слышно: и авральную дудку боцмана, и как осторожно провернули винты, как опробовали телеграф.
Не выхожу, чтобы не мешать другим и показать, что не сомневаюсь, что и без меня все будет сделано как надо.
Прием? Да, прием. Воспитательный и неплохой. Больше всего не терплю суетящихся и орущих командиров, независимо от должности.
Наконец в медном раструбе над головой раздается:
– Корабль к съемке со швартов подготовлен!
–
В первый момент было побуждение выйти на мостик с этаким «равнодушным», безразличным видом… мол, «это нам раз плюнуть!». Но сейчас же устыдился.
Кого я хочу обмануть?
Ведь все семьдесят пять человек - старые, опытные моряки, видели не одного капитана, были в разных переделках. Разве их обманешь внешним видом, игрой? Нет! К черту! Буду самим собой… как есть… В общем, «полюбите нас черненькими…».
* * *
Опробовал телеграф.
Приказал переложить штурвал с борта на борт, а сам украдкой смотрю под корму. Как реагирует перо руля на слабое речное течение, которое ощущается только по проплывающей мимо щепке или древесной стружке.
Корма реагирует. Сильнее, чем думал. Видно по швартовым: провисают, а потом - как струна.
Огляделся вокруг: берег, баржа (между миноносцем и доком), река, небо, тот берег.
«Помахал ручкой» рабочим (больше для маскировки волнения), которые собрались провожать.
Условия благоприятные. Ветерок слабый, видимость прекрасная, на реке - изредка одинокие льдины. Движение редкое - еще не проснулась Волга от зимней спячки. Очевидно, что, помимо затяжного ремонта барж, судов и буксиров, топливный голод тоже дает себя знать.
Не люблю на мостике громких команд.
Кивнул головой Снежинскому, чтобы отдавал швартовы.
Рукой дал знак рулевому старшине. Подождал, когда нос начал сам отваливаться, и впервые дал ход (малый) левой машине.
Гробовая тишина выдает общее и напряженное любопытство.
* * *
Спасибо православным, что настроили столько церквей и колоколен.
По створящимся предметам на берегу (по носу и по траверзу) вижу, что этот замечательный кораблик на сильном течении, при малых оборотах одной наружной машины и руле, положенном на борт, двигается почти боком.
* * *
Этот фокус мне уже известен, на «Кобчике» несколько раз приходилось подходить к стенке Шлиссельбурга. Там течение Невы раза в два сильнее.
Быстро оцениваю на глаз, сколько останется за кормой парохода, стоящего у стенки, и сколько до «Расторопного»,
Пересекаю реку средним ходом и опять прибегаю к фокусу «перемещения лагом», так как течение вдоль берега вполне ощутимо.
И тут в командире происходит перелом:
– На баке!
– Есть на баке!
– отвечает Гридин, Он стоит на банкете носовой пушки с бросательным концом, но из любопытства смотрит больше на меня, чем на приближающийся деревянный причал.
– Отставить бросательный!… Подавайте огон швартова прямо на тумбу!
* * *
Миноносец, как хорошо дрессированный зверь, плавно прижимается скулой к отбойному палу, а затем - только отклонением пера руля - корма как бы сама собой «приваливается» к стенке.
Инерцию погашают «деликатные» обороты на «задний ход».
Гридин улыбается и, забыв всякие военные приличия, набросив огон на пушку, показывает мне большой палец - на «во!», да еще «с присыпкой».
Комиссар рад больше других:
– Как на катере!… Здорово!
Я тоже рад и не особенно скрываю… Этих опытных моряков не обманешь. Но знают ли они, что у меня вся спина и ладони рук совершенно мокрые?!
Из- за бака «Расторопного» показывается Чириков и, блестя ободками пенсне, подходит к нашему мостику, который почти на уровне с причалом. Совершенно очевидно, что он следил за маневрами новичка, но, чтобы не смущать, делал это тайком.
– Поздравляю!
– Улыбается хорошо и открыто.
– Что вы, Сергей Александрович! Никакого ветра или других помех! Это не швартовка, а одно удовольствие.
– Ну-ну! Вы мне, старику, очков не вотрете!
* * *
Теперь, спустившись в каюту, после запоздалого комплимента салажонка, остался наедине с самим собой. Надо разобраться.
Все делают вид, что это мой личный успех.
Но ведь это не так.
Быстрая и точная перекладка руля, по команде. Быстрое и точное уменьшение или увеличение оборотов и реверс машин по сигналу телеграфа, что в свою очередь возможно только при поддержании полного давления пара в котлах, независимо от его расхода.
Разве только один командир осуществляет маневр корабля? Разве это одноместный самолет? Да и загогулины самолета зависят от того, как его приготовили механики на земле.
Значит, мне задаваться нечего.
Конечно, командир - главная фигура, и главное зависит от него. Но успех общий. От слаженности в работе всех специалистов зависит этот общий успех.
А разве я обучал их? Тренировал, слаживал? Нет. Это многолетняя служба, война и их сознательность. Все это накапливалось без меня и до меня.